Полвека протекло с того дня, как русская эскадра, совершив беспримерный подвиг кругосветного путешествия в условиях исключительно неблагоприятных, позволивших уподобить этот подвиг переходу суворовскому чрез Сан-Готард — погибла в неравном бою против японцев.
14/27 мая произошел бой. «Ни один английский адмирал не мог бы выполнить невозможную задачу, выпавшую на долю адм. Рожественского» — писал за два дня до боя английский адмирал. Он уподоблял адмирала Рожественского человеку, идущему на собственные похороны… (См. последний номер «Морских Записок»).
То и есть воинская доблесть, чтобы сознательно и покорно идти на смерть, в понимании, что приносится жертва за братьев. Духовная значимость воинского подвига отсюда лишь могла дать то, что, после монашества, воинство было сословием, члены которого наиболее часто удостаивались венца святости.
Во исполнение такого подвига шла ко дну расстреливаемая японцами Российская эскадра, отвергая предложения сдачи. В полном составе, с командирами и священниками, встречала смерть команда, не помышляя даже о том, что может быть отделена судьба ее от судьбы кораблей, на которых в момент погружения в пучину победно развевался, возносясь к Небу, Российский флаг.
Пусть военные авторитеты расценивают Цусимский опыт, как основу военно — технического возрождения русского флота. Русский человек должен хранить в сердце память об этом бое, как о свидетельстве духовной мощи русского человека, пред которой склонились почтительно враги и которую сумели оценить позднейшие иностранные военные авторитеты. Жива была Россия. Свидетельствовала о том Цусима в то время, как змий-соблазнитель уже обвивался вокруг ее тела, одновременно и удушая ее и шепча в уши коварную и льстивую ложь. И если силы ада с таким рвением ополчались против России, то именно потому, что страшна была им Россия. Страшна чем? Именно духовной жизнеспособностью, которая, являясь опорой ее мощи военно-государственной, и делала Россию удерживающей силой вселенского значения.
Пусть была поражением Цусима: она свидетельствовала о непобедимости. Так и выходила Россия из войны — вопреки уступкам Портсмута, сделанным не потому, что то вынуждали военные успехи Японии, а потому лишь, что обессилена была Россия гражданская. Революцией обессилена — и не столько ея успехами, как потакательством ей, яд чего проникал в широчайшие и высочайшие круги русского общества.
Притаился змей Революции. Не был убит он, а только ослабил силу своих губительных объятий— как бы не стало их. Только террористические акты свидетельствовали о неусыпающей активности Революции. Сила же ея натиска получала теперь выражение в коварной и льстивой лжи, которая не нашептывалась уже, а полным голосом вещаема была со столбцов газет, с университетских кафедр, — чуть не с амвонов…
И все же живой оставалась Россия! В Царе находила она олицетворение, в сияюще-православном облике о. Иоанна Кронштадтского являла себя, в прославлении преп. Серафима получала всенародное выражение. Грянула Великая Война. И разве Российское воинство не явило мощи духовной? Не были ли достойным повторением Цусимы неудачи в Пруссии, спасшие Францию от разгрома? И не шла ли Россия, чрез неудачи, к концу ПОБЕДОНОСНОМУ? Вполне и во всех отношениях подготовленное весеннее наступление 1917 года несло поражение Германии неотвратимое. Было так. Но сила коварной и льстивой лжи вошла уже в сердце России, найдя доступ и в военную среду, соприкасавшуюся слишком тесно с жизнью гражданской. И так лишь могло произойти то, что жалкие уличные беспорядки в столице, инсценированные как якобы «голодный бунт», не только не были подавлены мерами военно-полицейского усмирения, но прокатились по стране — даже в условиях мировой Войны материально преуспевавшей! как праздничный клич, зовущий к отказу от труда, от подвига жизни, от подвига доблести военной и гражданской, от простого выполнения долга. И в каком то мечтательном полусне восторженно обнимались русские люди, и с развернутыми революционными флагами и плакатами высыпала на улицы Русь — в тот момент, когда требовалось последнее усилие, чтобы, сохранив свое историческое значение в мире, могла Россия вновь водрузить стяг св. Георгия Победоносца над обновленной победами страной. На высоте военного, гражданского, экономического расцвета, равных которым не знала русская история — рушилась Россия.
И было так потому, что изменила себе Россия, изменила своему историческому долгу, забыла Бога, отреклась от себя, как Православного Царства. И вот уже скоро сорок лет Россия в духовном обмороке. Не смерть то. Но успел так обвить Дракон своими щупальцами тело России, что ни одним членом не может двинуть она. Кто придет ей на помощь? Мир боится Дракона — но для себя лишь. Святой ненависти к Дракону нет: присущее ему зло тесно связано с «свободным» миром! Зато злейшим злом представляется миру Россия Историческая, и медленно лишь прозревают лучшие люди.
Можно ли удивляться тому, что Дракон овладевает миром? Сдавливаются щупальцы. С возрастающей силою громогласно проповедуется коварная и льстивая ложь. Военная доблесть бессильна не против Врага, а против гражданского тыла, не позволяющего реализовать успехи, даже достигнутые. И не стоим ли мы накануне того, как свободный мир, в зените расцветов, и военного и гражданского и экономического, каких не знала история мира — падет в духовном обмороке жертвой Дракона, и это в образе знакомой нам мечтательно-восторженной обнимки со злом?!
Да не будет!
Должны мы утверждать в мире истинное представление о доброй России и злой Революции, себя самих являя неизменно в облике детей доброй России — ее посланцев в мир в борьбе не на жизнь, а на смерть со злой Революцией.
Действительная борьба с большевиками везде тысячей нитей связана с «экспертами» Революции, какими являемся мы, русское зарубежье. То — назначение наше, и должны мы выполнять его все и везде, кто чем и как может. Но помнить должны мы, что не «спецы» мы холодные, делящиеся своим опытом на тех или иных условиях во имя тех или иных особых задач. Борьба с большевиками, какими бы средствами она ни велась, неизменно опирается на духовную мощь. Иначе бессилием может оказаться любая сила пред злой силой сатанинского большевизма. Как, напротив, бессилием не может в конечном счете не оказаться эта сатанинская сила пред лицом подлинной духовной мощи.
Ее, эту духовную силу, и должны мы являть.
В мир брошен лозунг «психологической войны». Ложь тут смешана с правдой. Да, итог борьбы не может не определяться настроенностью масс. Но можно ли эту настроенность вызывать мерами искусственными? Ложь — сила советов, и беда, если на этом пути начнет конкурировать с ними свободный мир. Надо нести за железный занавес не «пропаганду» в том
направлении, которое, по свидетельству «спецов», будет сочувственно принято, а живую весть о тех Правде и Добре, которые живут в свободном мире и которые вдохновляют реальную силу этого свободного мира на защиту и утверждение Правды и Добра.
И нужно, чтобы эти Правда и Добро были подлинными. К центру вопроса о борьбе с Красным Кремлем подходим мы.
Наглядно завладевают миром неподлинные Правда и Добро, отчего так легко общий язык и общий путь действий находят с свободным миром советские лже-Правда и лже-Добро, воплощение высшее получающие в сомкнутом религиозном фронте, возглавляемом лже-Патриархом московским. Эту грозную видимость и призваны мы разоблачать. И не надо унывать, если видим мы, как чуть не в подполье загоняется в свободном мире Истина, а снаружи лишь скорлупа остается от святого наследия христианского мира. То же с обратным знаком происходит в СССР. Не накапливается ли под скорлупою советчины сила Добра? И можно быть уверенным: подлинное то Добро, как ни свидетельствуют против этого некоторые группы, претендующие на знание того, что происходит за Занавесом.
Человек остается человеком, созданным по образу и подобию Божию. Не смываем этот образ: в геенну несет его человек, отрекшийся от него, и самая вечность адских мучений не определяется ли тем бунтом, который в этом отказе отверждается? Если же сознательно принят образ Божий — к Богу устремляется человек, Ему уподобляясь. Третьего нет. Рожденная во имя этого «третьего» культура — без Неба и Ада, с одними лишь земными свободами, правами, утехами, материальными и душевными (в том составе и религиозными!), как дым рассеется пред лицом огня. Если это «третье» живет в окружающем нас мире, во всей своей житейски-обыденной привлекательности, то в мире советском это все вытеснено грубой прозой, жестокость которой только испытавший ее может измерить. Под покровом бездуховного благобыта вне-советского мира не может не укрываться некая, пусть и ущербленная, но все же истинно-духовная жизнь, остаточная от святого прошлого: под покровом страшной советчины не должна ли возрастать и накопляться высокого напряжения духовная жизнь, ждущая лишь возможности себя обнаружить? Образцы того видели мы в местах, где падала Советская власть, и воспоминанием незабываемым остается радость людей, это переживших. Мысль о подобной зреющей радости и дает нам силы говорить и повторять пред лицом духовного разложения мира слова вышесказанные:
Да не будет!
То не заклинательные слова: веру выражают они, зовущую к делам. И прежде всего применительно к самим себе.
Найди себя! Только тогда найдешь ты себе достойное место в мире. Найди себя — где? В Церкви! А оттуда уже — выходи в мир, и ты будешь годен для доброго Христова воинствования, коим исчерпывается ныне больше, чем когда либо, если не считать веков перво-христианства, жизнь христианина. Войди в истинную Церковь Православную, единственно воплощающую подлинную твою Родину. Тем самым станешь ты на путь, который будет приближать тебя к Богу. Станешь ты и орудием добрым в руках Божиих для восстановления России. Тогда страхом не исполнит тебя и сгущающаяся тьма, а в своем доброделании послужишь ты одновременно делу спасения своей души, делу спасения России и делу спасения мира. Самые беды твои, скорби, неуспехи, неудачи, поражения даже свидетельствовать будут о неугасимой силе духа, живущей в русском человеке.
Уныние нападает на тебя — вспомни о Цусиме, как о зарнице отдаленной того света ярчайшего, каким озарилась новомученическая Россия. Воинская доблесть самоотвержения беззаветного предварила тут доблесть исповедническую воинствования Христова, чем не может не стать жизнь русского человека в годину вселенского воинствующего богоборчества, возглавленного сатанистами, овладевшими нашей Родиною.
1955 г.
Источник