Ни декларация митрополита Сергия в 1927 г., ни последовавшая за тем спровоцированная ГПУ попытка произвести новый церковный раскол, – не вызвали потрясения, которое могло бы нарушить целостность Церкви. Новый фактор выявился с момента восстановления патриаршества, с тех пор как патриарх Алексий подтвердил то, чего так страстно добивались гуманисты: что можно быть христианином, но жить по-коммунистически, по указанию своей плоти и своих страстей. Откуда же произошёл этот фактор? Как мы видели, из предшествующего обзора, – в Церкви, в продолжение всей её истории, имелись группы людей, часто в сане пастырей и святителей, которые жили не по духу и впадали в различные «прелести».
+ Архиепископ Андрей (Рымаренко)
Доклад, прочитанный на Пастырском собрании в Св. Троицком монастыре в 1969 г.
Прежде чем приступить к этому докладу и познакомить слушателей с событиями жизни Православной Церкви, свидетелем которых мне пришлось быть в продолжение моей 48-летней пастырской деятельности, я считал бы нужным сделать предварительно небольшой обзор, который раскрыл бы нам исторический процесс, подготовивший страшную эпоху, – эпоху мученичества, эпоху крестного пути Святой Русской Православной Церкви, на который вывел её Святейший патриарх Тихон.
Я считаю, что всё происшедшее в России, с момента революции и до момента возведения в сан патриарха митрополита Сергия – является совершенно определённым, историческим процессом, начало которого для Руси обозначилось в 1470 г., когда в Великий Новгород прибыл со своей дружиной еврей Схарий.
При беглом знакомстве с этим историческим событием можно подумать, что в Новгороде приехал еврей и стал проповедовать «жидовство». Однако цель его приезда была вовсе не обращение русских людей в иудейство. В этом ясно убеждает нас преосвященнейший митрополит Московский Макарий, указывая на то, что Схарий не велел обрезываться «прельщённым» им людям, он говорил им: «Держите жидовство тайно, явно же – христианство».
Иными словами, Схарий предлагал обращённым в его ересь продолжать называть себя христианами. Между тем евреи не позволили бы новообращённым исповедовать иудейство тайно.
Несомненно, что «ересь жидовствующих» – это своеобразная форма того широкого движения, которое в то время пышным цветом распустилось на Западе и получило там название «гуманизма».
Согласно учению гуманизма, разум человеческий подчиняется физической природе, отрываясь от духа и, естественно, что дух в этом случае, может находиться только лишь в состоянии томления.
Целью Схария, как можно увидеть при внимательном изучении ереси жидовствующих, было оторвать человека от Христа, от внутренней жизни, следствием чего получилось бы нарушение всех форм жизни и быта. Нарушивши же их, можно было бы легко насадить в сердца людей те семена, которые направили бы их по пути новой антихристианской жизни. «Жидовство» же явилось только формой, потому что проповедь чистого безбожия не имела бы успеха в то время.
Ересь приобрела такое распространение и такую силу, что ей подчинились даже некоторые высшие руководители Православной Церкви, в числе которых был архимандрит Симонова монастыря Зосима, впоследствии митрополит Московский, низверженный за ересь.
Хотя в дальнейшем, благодаря энергичной борьбе преподобного Иосифа Волоколамского, ересь была внешне как будто разгромлена и задавлена, – семена богоотступничества, заключавшиеся в нарушении христианского быта были уже крепко заложены в некоторых слоях русского общества, ибо разгромлена была только внешняя форма ереси – «жидовство». Это настроение богоотступничества всё более и более крепло в процессе исторических событий.
Эпоха Иоанна Грозного на время как будто приостановила это движение. В ней можно видеть как-бы десницу Божию, выводящую Святую Русь путём страданий к благочестию.
Но последующий период уже явился периодом начала открытой борьбы между христианством и антихристианством. В царствование Бориса Годунова и в эпоху Смутного Времени, стремление к освобождению физической природы человека от духа, является уже вполне отчётливо и определённо. Даже в царствование тишайшего царя Алексея Михайловича, благочестивейшего, православного христианина, антихристианское настроение, называемое нами гуманизмом, становится силою, с которой приходится бороться и патриарху Никону и старообрядцам.
В царствование Петра великого гуманизм, в нашем понимании, одерживает решительную победу, завоёвывает право гражданства и становится, так сказать, официально признанным мировоззрением. Однако, по-прежнему формально он отнюдь не становится во враждебную позицию христианству и старательно доказывает, что никакой борьбы им со Христом не ведётся. Однако в этих утверждениях содержится ложь. Ложь заключается в том, что, не выступая открыто против Церкви и её учения, гуманизм низвергал христианский идеал и заменил его культом разума.
Если идеалом русского человека семнадцатого века была святость, стремление войти в Царство небесное, если жизнь его одухотворялась стремлением избежать греха и покаяться в грехе, если его руководителями в жизни были многочисленные монастыри и скиты – источники христианского просвещения – то начиная с петровской эпохи, идеалом человека из высших слоёв русского общества, было стремление стать образованным человеком, наибольший страх ему внушала возможность показаться на глазах его круга неучем и отсталым, а руководителями в его образовании стали иностранцы, шляхтенские корпуса, придворные балы и ассамблеи.
Конечно, нельзя отрицать важности и значения образования, нельзя пренебрегать величайшими открытиями человеческого разума, проникающего в тайны природы. Однако, все эти завоевания и достижения разума, всё это образование не может иметь никакой ценности и может даже явиться фактором сугубо отрицательным, без просвещения духа, которое даёт человеку Святая Церковь. Ибо без этого просвещения импульсом, двигающим разум, становится ненасытная природа человека.
Ложь, содержащаяся в гуманистических настроениях, руководящих классов петровской эпохи, сразу же привела к ужасным результатам. Оставаясь по форме христианами, признавая формально Христа и Его учение, люди потеряли боязнь греха.
Бурная страсть ко всевозможным развлечениям, увеселениям, стала основной целью и смыслом существования высших классов.
Конечно, не все представители их были заражены этими пороками. Было немало семейств, сохранявших прежнее отношение к Церкви и Православию. Но постепенно все больше и больше людей охватывалось ложью гуманизма.
Даже в праздниках была выхолощена их православная сущность и они приняли характер только лишь увеселительных дней, когда можно больше чем обыкновенно пировать и танцевать, заниматься гаданиями и кататься с ледяных гор.
К моменту царствования Екатерины II-й, вера в значительной части образованных классов заменилась суеверием. Люди, правда, верили большей частью в Бога, но не было жизни в Боге.
Это была страшная эпоха. Такие эпохи рождают героев. И вот мы видим такого героя духа в лице великого святителя Тихона Задонского, выступившего с проповедью «внутреннего христианства», которое он противопоставлял неистинному, внешнему, формальному христианству, укоренившемуся в то время. Его творения – «Плоть и дух», «Сокровище духовное от мира собираемое», – указывали путь христианской жизни, от которого уклонилось высшее общество того времени, живущее с образованием, но не с духом.
Широко распространившееся в эпоху Екатерины «вольтерианство» уже почти начисто отрицало духовную жизнь, веру в религию.
Но так как вольтерьянство не могло погасить то духовное томление, которое всё же возникало в оторванных от Бога человеческих душах, то люди пытались удовлетворить запросы своего духа новыми путями, отличными от путей, указанных Церковью. В царствование Александра I распространилось так называемое «духоносное христианство», различные мистические секты и кружки. Многочисленных последователей нашло также перенесённое с Запада масонство.
Яркое изображение представителей этих образованных классов, оторванных от Церкви и христианства, дал Л.Н. Толстой в своём романе «Война и мир», в лице князя Андрея Волконского и Пьера Безухова.
Если простой народ продолжал жить, следуя по путям Христовым, то образованный класс к началу девятнадцатого века сошёл с этих путей. Этому до некоторой степени способствовало и то обстоятельство, что значительная часть священнослужителей, превращённых Петром I в замкнутую касту, по своему образованию сильно уступала дворянскому сословию и не могла соответствующим образом воздействовать на представителей этого класса.
Однако, если приходское духовенство оказалось не на высоте и не выполняло удовлетворительно своего долга учителей духа, то на борьбу с гуманизмом и неверием выступила многочисленная рать великих борцов за дело Христово в лице святителей, подвижников и старцев.
Великие святители Димитрий, Митрофан, Питирим, Феодосий, Иннокентий, Иоасаф – олицетворяли одухотворённый разум. Встали в восемнадцатом веке на борьбу с плотским человеком, который свой разум подчинил телу. В девятнадцатом веке выступили великие митрополиты: Гавриил Петербургский, Платон Московский и Платон Костромской, Филареты Московский и Киевский; епископы: Игнатий Брянчанинов, Феофан Затворник, Оптинские старцы, Саровские старцы, Валаамские подвижники, Горицкие старицы. Все они раскрывали людям великое значение Православия, указывали им пути внутренней жизни, давали им понимание греха и покаяния, разъясняли им в опыте то, что даёт Церковь.
Многие-многие «образованные люди» с радостью окунаются в этот источник духа и жизни и с жадностью впитывают в себя даваемые им откровения.
Проповедь великих учителей духа оказывает сильное воздействие на часть русского общества. Под влиянием их возникает широкое движение русских славянофилов, стремящихся к истинному просвещению.
Однако, наряду с этим идёт наступление западников, продолжающих нести рационалистические, антихристианские идеи, продолжающих стремиться распространять образование в гуманистическом понимании. Широкая сеть школ, раскинувшихся на Руси, построенных на принципе голого разума, увеличивает кадры гуманистов.
Гуманизм завоёвывает литературу. Христианские идеалы, идеалы духа изгоняются из неё и господствующее место в ней занимается прославлением плотской любви, которая и в поэзии и в прозе преподносится как самое замечательное в жизни человека, как суть и смысл его существования.
Образование, все более и более распространяющееся в народе, проводилось чаще всего лицами антихристиански настроенными и, конечно, враждебными к просвещению. Получив начатки безрелигиозного образования, люди легко и охотно проникались идеями об исключительной силе разума и также охотно освобождались от страха перед грехом.
И вот среди так называемого простого народа, в девятнадцатом столетии начинаются значительные психологические сдвиги в сторону антихристианства, особенно среди отшедших совершенно от христианского быта фабричных рабочих, распропагандированных нигилистической и социалистической интеллигенцией. Значительная же часть крестьянства, продолжая хранить свой христианский быт, понемногу начинала забывать о том духовном содержании, которое этот быт наполняло, вследствие чего он становился формой без содержания.
Девятнадцатое столетие с его социальными сдвигами, с его небывалым техническим прогрессом, возбудило новый бурный взрыв преклонения перед силой человеческого разума и необычайно усилило позицию гуманизма. Антихристианское настроение несмотря на проповедь многочисленных светильников веры, просиявших в эту эпоху, подчиняло себе всё более и более высокие слои населения России. Коварная формула «быть христианином, но жить по своему разуму», – «по повелению своей плоти», – находила всё больше и больше последователей.
Великий русский писатель Ф.М. Достоевский, переживший всю тяжесть падения и проведший свою жизнь в непрестанном борении духа с плотью, отчётливо понял приближение той катастрофы, к которой шла задыхающаяся во лжи гуманизма Россия. Он громко кричал о грядущей революции и о том кровавом ужасе и мраке, который постигнет людей, жаждущих жить по велению своей плоти, по влечению своих страстей и похотей.
Пророчество великого писателя сбылось. Революция наступила и одним из первых её актов было отделение Церкви от государства. И в этом акте была ложь. Победивший гуманизм возвестил, что вера и Церковь – это частное дело человека. Он может, если желает, остаться христианином. Он может, если хочет признавать Христа и молиться ему, но жить он должен так, как это требует государство, – без Бога, строить свой быт он должен без Бога, воспитывать детей своих он должен без Бога.
Фактически же это означало, что семейные отношения строились не на основах законов Церкви, а на похоти. Родители освобождались от рождения детей и даже уничтожение плода не считалось преступным или греховным. Боясь воспитывать своих детей, родители отдавали воспитывать их в руки безбожников. В результате этого вырастало новое безбожное поколение, прошедшее организацию пионеров и комсомол.
Если дореволюционный гуманизм освобождал человека от боязни совершить грех, то послереволюционное понятие «грех» большевиками исключалось. И наоборот – многое из того, что считалось грехом, превратилось в доблесть и геройство, как например, убийство врагов революции, грабёж буржуазии, доносы, кощунство, богохульство. Лозунг «всё дозволено» опьянял людей, не имевших прочной духовной основы, и превращал их в зверей.
Под влиянием этого, так сказать, официального освобождения от греха, начали сдаваться многие из тех, кто считали себя христианами, но жили по воле своего разума. Приспособление к новым условиям жизни, стремление удержаться на поверхности, боязнь лишиться службы и куска хлеба – заставляли их идти на ломку быта, на удаление от Церкви, на пренебрежение обрядами Церкви. Люди уклонялись от святого Причастия, перестали смотреть на брак как на таинство, заменяя его регистрацией в ЗАГСе, не решались крестить своих детей.
Столкновение ничем не сдерживаемых желаний и страстей породило острую вражду между людьми, – зависть, доносы. Общество разлагалось, развращалось.
Жестокая борьба между христианством и гуманизмом неизбежно должна была начаться, ибо большевики увели за собой всё безбожное, всё антихристианское. Святая Церковь, очистившись от безбожного, сделалась монолитной силой. Попытка большевиков расколоть эту силу путём взрыва изнутри, путём двойной жизни, – христианской по духу, но коммунистической по быту – потерпела неудачу. Неудачу потерпели и прямые гонения на Церковь и верующих: они приводили к мученичеству, к уничтожению тысяч и сотен тысяч пастырей и мирян, но не сокрушили монолитности Церкви и её членов. В России продолжали жить, страдать, бороться и просвещать людей и старцы Зосимы, и Алёши Карамазовы. Ни декларация митрополита Сергия в 1927 г., ни последовавшая за тем спровоцированная ГПУ попытка произвести новый церковный раскол, – не вызвали потрясения, которое могло бы нарушить целостность Церкви.
Новый фактор выявился с момента восстановления патриаршества, с тех пор как патриарх Алексий подтвердил то, чего так страстно добивались гуманисты: что можно быть христианином, но жить по коммунистически, по указанию своей плоти и своих страстей.
Откуда же произошёл этот фактор? Как мы видели, из предшествующего обзора, – в Церкви, в продолжение всей её истории, имелись группы людей, часто в сане пастырей и святителей, которые жили не по духу и впадали в различные «прелести».
Подобные группы в Православной Церкви имеются и сейчас. И естественно, что среди них выявилось желание произвести компромисс между Православием и большевизмом, в результате чего ими были приняты и санкционированы принципы гуманизма. Но действительно ли этот «новый фактор» является новым в жизни Вселенской Церкви? Нет. Ведь уже в первые века христианства, когда языческая жизнь, принимая Христа, хотела сохранить свой быт, она породила Ария, считавшего Христа не Богом, а высшей тварью. Мы должны признать, что высшая иерархия Москвы приняла в настоящий момент гуманизм и как бы пошла за Арием. Но значит ли это, что и вся Православная Русская Церковь стала арианской? Другими словами – не есть ли Русская Церковь засохшая евангельская смоковница? Нет.
Христианский быт внешне был задавлен. Это так. Но не исчезла та благодатная сила, которая призывает русского православного человека к покаянию, к воздержанию. А поэтому стремление к православному быту, стремление жить по заветам Христа в России тоже не исчезло, но наоборот – усилилось. Это утверждение некоторым быть может кажется странным, но тем не менее оно безусловно справедливо.
Люди, которые до революции смотрели на христианский быт как на какую-то отжившую традицию, люди, которые в лучшем случае выполняли его требования механически, не думая о сущности, наполнявшей его, вдруг, когда этот быт отняли и запретили, – осознали его ценность и значимость, увидели в нём идеал жизни, поняли, что один этот быт их мог бы оградить от мутного потока безбожия, страшные уродливые формы которого теперь стали отчётливыми и ясными. Только один этот быт мог стать островом среди того ужаса жизни, в который был повергнут русский народ. Люди боялись ходить в церковь, но церковь теперь стала для них не обычным местом, куда они раньше равнодушно приходили потому, что так было принято, – а подлинным храмом Божиим, несущим свет и жизнь. И если они, преодолев страх, украдкой пробирались туда, то такое посещение давало им огромную радость и большой запас душевных сил.
Если раньше на икону, висевшую в углу, смотрели часто равнодушно, как на какую-то второстепенную принадлежность обстановки, то сейчас эта икона являлась символом исповедания, символом стремления идти по пути Православия и вечной жизни.
Если раньше детей крестили часто только потому, что так требовалось, то теперь матери, преодолевая страх, препятствия и трудности, подвергаясь опасности, всё-таки несли крестить своих детей к уцелевшим священникам, отчётливо понимая, что они делают это для того, чтобы отдалить ребёнка от безбожного, антихристианского мира, чтобы оградить его от разлитого в этом мире греха.
Тяга русских людей к православному быту ярко обозначилась во время войны и особенно на территории, занятой немцами. При немцах, почти во всех домах появились вынутые из-под спуда иконы и к удивлению, приходилось наблюдать, как многие люди, представлявшиеся неверующими или равнодушными, на деле оказывались искренне и горячо верующими. Стихийно восстанавливались и даже строились при немцах церкви. Со всех сторон на это дело текли пожертвования. Люди искали уцелевших священников и настойчиво требовали, чтобы они ими руководили. Если священников не было, – убеждали интеллигентных людей принять сан и стать пастырями. Не имея благочестия, люди стремились к благочестию и учились ему.
И когда снова приходили советы, многие бежали в Германию не из страха перед расстрелом или коммунистическим режимом, а для того, чтобы не потерять уже раз найденный путь христианской жизни, чтобы освободить свой дух, чтобы продолжать жить по христиански и строить христианский быт.
И в Германии, в тяжёлых условиях остовских лагерей русские люди продолжали стремиться к церкви и к православному быту, видя в них единственное утешение и надежду. К церкви тянулась и остовская молодёжь, не знавшая на родине Бога и теперь только в горе и страданиях почувствовавшая Его.
И после капитуляции Германии в унровских и ировских лагерях эта тяга к церкви, это стремление жить по православному не покидала русских людей. Церковь сделалась центром, вокруг которого вращалась вся жизнь русских эмигрантов. Церкви устраивались в каждом лагере и каждое богослужение привлекало многочисленных молящихся, ищущих утешения, наставления и поддержки.
Несмотря на то, что жизнь протекала в стране, где коренное население давно уже жило по принципам гуманизма, русские эмигранты всячески стремились сохранить православный быт и в православном быте воспитывать своих детей.
Это убеждает нас в том, что евангельская смоковница, которой мы уподобляем Русскую Православную Церковь, ещё не усохла, несмотря на то, что во главе её на нашей многострадальной родине стоит иерархия, идущая по пути гуманизма.
На этом, собственно говоря, можно было бы и закончить мой доклад.
Однако, видя те опасности и соблазны, которым подвергаются эмигранты, попавшие вместе со мной в Америку, я, как пастырь, чувствую себя обязанным сказать ещё несколько слов.
В Америке нет Сталина, нет коммунизма, нет и не было гонений на Церковь. Поэтому эмигранты, не знающие настоящей духовной жизни, в праве думать, что православная жизнь в Америке должна быть идеалом православной жизни и что нужно жить так, как живут здешние русские старожилы.
Но нашли ли наши эмигранты здесь то, что является истинным идеалом христианина? – Благочестие, стяжание мира сердечного через покаяние. Нашли ли они ту стихию, которая должна являть собой Церковь и с чем человек уходит в вечное бытие – святость, чистоту, трезвение?
Увы, мне кажется, что не только жизнь инославных американцев, но и русских православных проходит тут не по заветам Церкви, но по принципам гуманизма. Если в России гуманизм охватил только иерархию и почти не затронул массы православных верующих, то здесь нам кажется им заражены значительные слои русского общества. Очень многие из числа считающих себя православными, являются в сущности христианами только лишь по форме, живут по своему разумению, сообразуясь только с велениями своей плоти. Жизнь Америки с её сытостью и комфортом необыкновенно содействует к восприятию гуманизма. И не удивительно поэтому, что миряне часто предъявляют своим пастырям требования «идти в ногу со временем», а пастыри нередко выполняют эти требования.
О том, насколько сильны гуманистические тенденции в отдельных кругах американского православного общества, можно видеть из письма некоего г-на А. Балкашина в газете «Новое Русское Слово», напечатанное 14 октября 1951 г, под заголовком «К предстоящему Церковному Собору Американской Митрополии». Приводим выдержки из этого письма:
«Мы живём, – пишет Г-н Балкашин, – в ХХ веке, в высококультурной демократической стране …
Наша жизнь здесь радикально отличается от нашей жизни там на родине, и сообразно этим новым условиям мы должны перестроить свои русские церковные организации и Церковь…
Нам нужны священники более образованные, разбирающиеся в сложных событиях современной жизни… Священники-организаторы, которые помогут нам устроить кружки молодёжи, русскую школу, библиотеку, лекции и доклады, вечера и спектакли…
Необходимо ввести новый стиль … Необходимо сократить продолжительность служб … Здесь надо идти навстречу времени…
Мне скажут – это невозможно, это ломка всего. Да, это радикальная перестройка. В ХХ веке нельзя жить по укладу Х или ХV века. Жизнь ушла далеко вперёд и если мы хотим, чтобы наши организации жили и работали, мы должны перестроить их сообразно новым условиям…
Посмотрите, как работают другие вероисповедания. Какую широкую работу они развивают. Да ещё собирают ежегодные съезды… Почему мы не можем делать то же?..»
Письмо Г-на Балкашина несомненно нашло отклик в соответствующих кругах. Нашлись и находятся священники, желающие быть «новым типом священников» по образцу, указанному в цитированном нами письме. Под руководством таких «прогрессивных батюшек» создаются различного рода учреждения православные по внешности, но гуманистические по сути.
За пастырями тянутся и пасомые, которые стремятся устраивать свою жизнь, как законную на путях беззаконного гуманизма.
Эти требования реформ мы слышим и теперь. Нужны ли нам действительно такие «прогрессивные» батюшки? Нужна ли нам эта реформа, о которой говорит г-н Балкашин? Думаю, что если бы он встретился с пастырями, подобными О. Иоанну Кронштадтскому, о. Егору Чекряковскому, батюшке О. Амвросию – он замолчал бы в изумлении, видя благотворительную деятельность, которая многократно превосходит благотворительную деятельность всех инославных вероисповеданий. Благотворительность и милосердие свойственны Православной Церкви, но опять-таки даже Апостолы старались привлекать к ней других деятелей в помощь себе. Когда во времена Апостолов произошёл ропот евреев за то, что вдовицы их пренебрегаемы были в ежедневном раздаянии потребностей, тогда Апостолы решили выбрать из среды себя семь человек и поставить их на сие служение: «А мы постоянно пребудем в молитве и служении слова». Не содержится ли в этих словах апостольских то главное, что требуется от пастыря и от чего его нельзя отвлечь? Вот вопрос, который стоит перед всеми нами и в первую очередь перед нашими архипастырями и пастырями.
Невольно мне рисуется следующая картина: комната умирающего. Врач выходит в соседнюю комнату, где собрались друзья и родственники умирающего, беспомощно разводит руками и говорит: «Призовите священника».
Почему же врач говорит это? Да потому, что его наука ничего уже не может сделать для умирающего. А умирающему ещё что-то нужно. Что-то очень важное, самое важное. Его дух томится, мечется… А дать это самое важное может только один человек: духовник. Ведь умирающий этот скоро предстанет пред Господом. А предстать пред Господом могут только чистые сердцем. Ведь умирающий этот отходит в вечную жизнь. А войти в вечную жизнь могут только чистые сердцем. «Чистые сердцем — Бога узрят» – говорит Господь. А что же препятствует нам зреть Бога? Время? Нет. Сколько не живите – Бога не увидите. Пространство? Нет. Куда не поедете – Бога не найдёте, хотя бы и на луну полетите. Препятствует нам зреть Бога только одно: наш грех. Значит грех надо снять с души умирающего. Надо разрешить и тем освободить его томящуюся совесть. А кто же может сделать это? Учёный? Художник? Общественник? Нет. Может это сделать только тот, кому в рукоположении при таинстве священства дана благодать вязать и решить, – может сделать только духовник через таинство исповеди. А в таинстве причастия он может сопричастить душу умирающего с такой несказанной чистотой и радостью, которую ничто на земле не сможет дать.
Имея в виду эту лёгкость совести, эту радостную чистоту сердца, которую можно получить только в таинстве, а значит только от священнослужителя, имея ввиду эту цель, нужно ли реформировать духовника-священника? Не нужно ли наоборот – беречь его, употребить все силы, чтобы сохранить его таким, каким он есть – пастырем Церкви Христовой, соборной и апостольской, сохранить его для самого главного, того, что ни общественник, ни учёный, ни писатель, никто никогда не сможет сделать. Да, правда, жизнь идёт вперёд и всё меняется. Соответственно времени меняется и внешний образ нашей жизни: экипажи заменились автомобилями, переписка частью заменяется телефонным разговором. А книга – телевидением. Но ведь религиозно-нравственные основы не меняются. Зачем же меняться их священнослужителю. Те же искушения, те же страсти и соблазны борют современного человека, которые искушали людей и тысячу лет тому назад. Грех останется грехом навсегда и ни одна йота и ни одна черта не изменится в законе Христовом: «Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут. Ищите прежде всего Царствия Божия и правды Его, а все остальное приложится вам». Вот цель истинного пастыря: искать прежде всего Царствия Божия и своих пасомых вести в это царствие Божие. А для этого ему надобно хранить слово Божие, блюсти истину Божию и совершать таинства Господни в Церкви Христовой, которая пребудет той же до скончания века, а все остальное приложится ему: Господь пошлёт ему в помощь и людей для его школы, всё, всё что ему нужно для плодотворной пастырской деятельности.
Христианин живёт в Церкви и Церковь даёт ему все то, что необходимо для спасения человека. Ничего не надо добавлять ни убавлять. Всё уже есть и есть во всей полноте. Человеку нужно только пользоваться этим, питаться этим. Правда, человек живёт на земле, встречаются разные искушения: он то падает, то подымается, но всё это происходит в стихии Церкви. Правда и то, что, живя на земле, он должен участвовать во всей земной жизни, но жить он должен так, чтобы избегать грех. Такую трезвенную жизнь и даёт святая Церковь. Она во всем идёт ему навстречу, знает его слабости, понимает его искушения, понимает и трудности его жизни. Церковь не против той деятельности, о которой говорит г-н Балашкин, но не ставит её целью жизни, а только средством для достижения самого важного. Самое же важное заключается в том, чтобы создать чистое сердце и сохранить его таким. Тут не приходится говорит о реформах, Господь сам уже дал нам все нужное в Церкви Своей. Но тут вопрос: как же приложить к себе это богатство, данное Господом? Обратимся к истории Церкви в то время, когда гуманизм старался вытеснить истинное христианство и заменить его христианством внешним, ложным, выраженным в формуле «кажитесь только христианами, а живите по-нашему» — как говорил Схарий. Вот тогда-то Господь воздвиг такого святителя, который и дал нам для жизни метод истинного христианства. Я не смогу в докладе раскрыть все великие творения святителя Тихона, но обращаю ваше внимание на них. В них вы найдёте всё нужное для внутренней жизни человека. Святитель Тихон говорит и о слове Божием, которое нужно воплотить в жизнь, и о духовной мудрости, и о сердце человека, о грехе, о покаянии, о доброделании христианском, о святой Церкви, о должностях христианина. Не достаточно говорить только о творениях святителя Тихона. Их нужно читать и перечитывать каждому пастырю, их нужно изучать. В нашу эмиграционную эпоху гуманизм проявляется со страшной силой. Наша церковная жизнь протекает главным образом внешне, внутренняя жизнь забывается. Лозунгом гуманизма нашего времени опять-таки являются слова: «кажись христианином, а живи по законам плоти», и невольно мы задаём себе все тот же мучительный вопрос, он стоит всегда пред нами – что же нам делать?
Вот в произведениях святителя Тихона и можно найти ответ на этот вопрос.
Я боюсь, что вы, меня слушающие, отнесётесь к моему докладу, как к обычному докладу, в то время, как для меня, всё то, что я сказал – не есть доклад, не есть слова, а есть моя самая сокровенная жизнь. Творения святителя Тихона стали основой всей моей пастырской жизни. Ещё в 1921 году, благословляя меня на пастырство, старец Оптинский Анатолий сказал мне: «Возьми «Истинное христианство» Тихона Задонского и живи по его указанию».
Я благодарен вам, что вы выслушали меня. Но я молю Господа, чтобы вы действительно услышали меня и попробовали бы для своего пастырства методы святителя Тихона. И тогда все те, кто будут вам открывать свои грешные измученные души – будут чувствовать в вас пастыря Церкви Православной. А Православная Церковь имеет только одну цель – вечную жизнь. И ведёт она нас в эту вечную жизнь, потому что Христос Воскрес…
+ Архиеп. Андрей Рокландский.
«Православный Путь»