Симеон Нарбеков, архим.: Со страниц Евангелия

Со страниц Евангелия

1. Перед Великим Постом

Притча о мытаре и фарисее

Еще не успели смолкнуть Богоявленские песнопения, как уже звучит покаянная песнь: «Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче». Подготовляя нас к подвигу поста, Церковь предлагает сегодня нашему вниманию притчу Христа о мытаре и фарисее. Фарисейство — нравственная язва нашего времени. Фарисейство заражает собой не только отдельные личности, но и целые христианские общины и вероисповедания, оно отравляет целые мировоззрения и направления жизни. Фарисейство: это — не только лицемерие; фарисейство: это — безмерная гордыня духа, безмерное самомнение, и, как таковое, современное фарисейство не менее гибельно и преступно, чем древнее времен Христа. Приточный фарисей входит в храм помолиться. Этим он показывает, что он чувствует свою зависимость от Бога. Но это чувство зависимости лишь скользит по поверхности его души, не затрагивая глубин его нравственного сознания. Свои добрые дела, которые он перечисляет в своей молитве Богу, он ставит лишь себе в заслугу, и ценою их он сам определяет свое положение в мире, посягая тем на власть всеправедного и всеведущего Судии Бога. Так и современные фарисеи. Они говорят о Боге, готовы признать Его бытие. Но это признание в их устах звучит безжизненно, отвлеченно, тускло. Горделиво упоенные своими достижениями в области внешнего благополучия жизни, они отвергают свою зависимость от живого, вседействующего Духа, Творца мира, подчиняя себя безжизненному веществу материи, крови и денег, сводя на нет всю великую нравственную творческую ценность внутреннего духовного делания человека, внутреннего его преображения.

Всякое слово Христа вечно действенно, вечно живо. Живым и действенным остается и призыв Христа. обращенный к Его ученикам: «Берегитесь закваски фарисейской».

Притча о блудном сыне

Быть может, кто-нибудь, выслушав сегодня в Евангельском чтении притчу о блудном сын, скажет: «Вот придет время, и я, подобно блудному сыну, покаюсь — ведь каяться никогда не поздно». И хочется мне в ответ на это напомнить слова Христа из другой притчи: «Безумный! в эту ночь возьмут твою душу!» Где же будет тогда время для покаяния?

Евангелие знает не только приточного грешника — блудного сына. Оно знает и живых, действительных грешников, приносивших Господу покаяние. Вот, жившая чувственной жизнью жена самарянка; вот, погрязшая в разврате блудница; вот, распятый на кресте за свои преступления разбойник. Вглядываясь в духовный облик этих грешников, чувствуешь, что все это — личности сильные, незаурядные. Самарянка, несмотря на свою чувственность, всю жизнь жаждала истины и спасения, — и за эту жажду духовную она удостоилась напоить чашей воды жаждавшего Господа. А блудница обладала такой силой любви, любви беззаветной, способной на всякие жертвы, способной к чистым духовным привязанностям, такой силой любви, что Сам Спаситель признал ее «возлюбившей много». Разбойник, несмотря на свои страшные предсмертные страдания, загорается состраждущей любовью к страждущему Праведнику, и горячей верой в Него, как в Христа Искупителя; с его холодеющих уст срывается вечно вдохновляющее, вечно умиляющее: «Помяни мя Господи во Царствии Твоем!» и в ответ он слышит содрагающее ад и разверзающее небо: «Сегодня же со Мною будешь в раю».

Други и братья! Спросим себя. В последнюю минуту жизни, на смертном одре, среди предсмертных страданий, найдем ли мы в себе достаточно силы духа, чтобы наполниться жаждой спасения подобно самарянке, чтобы загореться любовью подобно блуднице, чтобы воспламениться верой подобно разбойнику?… Нет, други-братья, каяться никогда не рано!

О Страшном Суде

«Ныне суд есть сему миру». В сущности, со времен Христа, суд неотделим от жизни. Первые христиане трепетно ждали видимого пришествия Христа для этого суда. Но мы теперь, в 20-м веке, знаем, что Христос творит свой суд над человечеством незримо. Он творит его в тот день, в тот час, когда мы того не чаем. Он творит его над людьми в обычных природных условиях их жизни. Как и перед потопом во времена Ноя, люди едят, пьют, женятся, плодятся. Христос судит тех, кто духовно, нравственно стал трупом. «Где труп, там и орлы». Начинаясь еще здесь, при жизни, этот суд получает свое завершение за гробом. И никому не уйти от этого суда. Поистине он страшен. Но страшен не в нашем житейском смысле этого слова. Он трепетно страшен мистически, духовно. Ведь на этом суде человек впервые лицом к лицу встречает Бога. И чтобы «непосрамленным лицом предстать пред Богом», человек должен на этот Суд Небесный принести свое земное покаяние.

Покаяние — это не только акт сознания, это — зов сердца, подвиг воли. Покаяться — это не значит придти на исповедь, и пред аналоем рассказать свои грехи, с тем, чтобы потом опять начать творить их. После такого покаянья грех с большей силой овладевает человеком, и в душе притупляется самое чувство греха. «И бывает тому человеку последнее хуже первого». Покаяться — это значит всецело возненавидеть себя, свою жизнь, весь уклад, и весь строй этой жизни, возненавидеть свои навыки, желанья, как это сделал блудный сын, и, оторвавшись от земли, устремиться в дом Отчий со словами: «Отче, согрешил перед Небом и пред Тобою! «

2. Великой Пост

«Ныне суд есть сему миру». В сущности, со времен Христа, суд неотделим от жизни. Первые христиане трепетно ждали видимого пришествия Христа для этого суда. Но мы теперь, в 20-м веке, знаем, что Христос творит свой суд над человечеством незримо. Он творит его в тот день, в тот час, когда мы того не чаем. Он творит его над людьми в обычных природных условиях их жизни. Как и перед потопом во времена Ноя, люди едят, пьют, женятся, плодятся. Христос судит тех, кто духовно, нравственно стал трупом. «Где труп, там и орлы». Начинаясь еще здесь, при жизни, этот суд получает свое завершение за гробом. И никому не уйти от этого суда. Поистине он страшен. Но страшен не в нашем житейском смысле этого слова. Он трепетно страшен мистически, духовно. Ведь на этом суде человек впервые лицом к лицу встречает Бога. И чтобы «непосрамленным лицом предстать пред Богом», человек должен на этот Суд Небесный принести свое земное покаяние.

Покаяние — это не только акт сознания, это — зов сердца, подвиг воли. Покаяться — это не значит придти на исповедь, и пред аналоем рассказать свои грехи, с тем, чтобы потом опять начать творить их. После такого покаянья грех с большей силой овладевает человеком, и в душе притупляется самое чувство греха. «И бывает тому человеку последнее хуже первого». Покаяться — это значит всецело возненавидеть себя, свою жизнь, весь уклад, и весь строй этой жизни, возненавидеть свои навыки, желанья, как это сделал блудный сын, и, оторвавшись от земли, устремиться в дом Отчий со словами: «Отче, согрешил перед Небом и пред Тобою! «

Воскресенье Православия

Церковь, празднуя сегодня день восстановления иконопочитания, называет этот праздник днем торжества Православия. Но говорить в наше время о торжестве христианства, приходится лишь исторически, лишь условно. В наши дни все меньше остается места христианству, как в нашей общественной и государственной жизни, так даже, и в жизни личной, индивидуальной.

Было время, когда быть христианином значило быть солью земли и светом мира. Вот почему, в эпоху гонений на христианство защитники его безбоязненно выступали против язычества, смело указывая на высоту христианской жизни. Вот что говорил один из апологетов христианства 2-го века: «Не мы, а язычники грабят по дорогам, и разбойничают на морях. Они, а не мы, сбывают с рук своих жен, чтобы завладеть их приданым; язычницы, а не христианки, отравляют своих мужей, чтобы выйти замуж за любовников; это они умерщвляют, или подкидывают своих детей. Это язычники подделывают завещания, и всеми мерами устраняют наследников. Это — язычники составляют заговоры против родины и правительств. Это — они грабят храмы богов, которым покланяются. Это — язычество не требует от своих последователей ничего кроме пролития жертвенной крови, дыма от фимиама и пустых возлияний. Это — язычество допускает к себе всех преступников, и они ни о чем не молятся, как только о том, чтобы иметь возможность безнаказанно совершать свои преступления».

Прошли века, — и теперь именно к христианам предъявляют те самые обвинения, которые они в свое время предъявляли к язычникам. Жизнь все острее и острее ставит вопрос не о правильности тех или иных догматических формулировок, но о действенности, о силе христианских принципов любви, чистоты и смирения. Жизнь требует от христианства живой действенной правды, и уже нет возможности прикрываться красивыми словами, потерявшими смысл, и хоругвями, уже не возбуждающими благоговения.

Живую, действенную правду христианства человек может явить миру лишь в том случае, если он отдаст Христу свое сердце. И если он отдаст все, что имеет, если он даже отдаст свое тело на сожжение, а сердце удержит, замкнет, и для божественной любви не откроет, — то он ничто для Бога, ничто и для христианства. «Сын Мой, отдай мне твое сердце». Так еще в Ветхом Завете через премудрого Соломона взывала к человеку Премудрость Божия, т. е. имевший прийти на землю Сын Божий». «Сын мой, отдай мне твое сердце». Так и теперь в Новом Завете взывает к нам Воплотившийся Сын Божий, взывает чрез Свою Церковь, взывает неустанно, немолчно. Особенно сильно, особенно ярко звучит этот призыв теперь, в дни Великого Поста.

Пусть в ответ на этот призыв наша грешная, холодная, себялюбивая душа, очистившись в подвигах покаяния, и загоревшись огнем молитвы, вместе с Псалмопевцем воскликнет: «Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое!» Тогда, с победным знаменем воскресения в руках, мы явим всему миру — вечную, живую, действенную правду нашей веры.

Крестопоклонное Воскресенье

«Кресту Твоему покланяемся Владыко!» Многоразлично, многогранно значение слова «крест» в христианстве. Эго — и имя Животворящего Древа, на котором был распят Спаситель, это — и слово Христа о подвиге крестоношения, это и жизнь человека со всеми ее невзгодами и скорбями. Самое учение о спасении крестом человечества, Апостол называет Словом Крестным. По Апостолу слово крестное было соблазном для иудеев, и безумием для язычников. На этом слове крестном и остановим наше внимание предстоя Животворящему Кресту. Мы живем во время великой борьбы народов, и не только народов, но и целых мировоззрений, духовных настроений, и направлений жизни. Для большей части этих направлений слово крестное, по прежнему, является безумием и соблазном. Не даром представитель одного из этих направлений сказал: «если-бы в наше время впервые вышло в свет Евангелие, то его нужно было бы конфисковать». А представитель другого направления назвал Евангелие мифом.

С началом вешних вод, вновь потекут потоки крови. На этой крови строится новый мир. Каков будет этот мир, это ведомо лишь Премудрому и Всемогущему Творцу мира — Богу. Одно лишь несомненно, что и в этом новом мире не умолкнет слово о кресте. Пусть ум нового человека будет втиснут в рамки заранее выработанных убеждений, пусть его воля будет направлена в русло заранее указанных заданий. У него, у этого человека, всегда останется вечно старое и вечно живое сердце, со всеми его радостями и скорбями. И вот в это-то сердце мы, до конца мировой истории, не перестанем стучаться со словом крестным. И вот, то у одного, то у другого человека, сердце измученное, и полное незримых миру слез, услышав слово крестное, ответит: «Ей, гряди Господи Иисусе!» и, так ответив, умиленно склонится к подножию Креста Господня со словами: «Кресту Твоему покланяемся Владыко, и Святое Воскресение Твое славим! «И в ответ на воскресный пасхальный возглас сердца: «Христос Воскресе!» вся Христианская Церковь со всею ее 20-ти вековой историей ответит: «Воистину Воскресе! «

Вход Господа в Иерусалим

Вот настает Страстная Неделя. Церковь в Богослужении этой недели поведет нас вслед за Христом, вплоть до Голгофы, и до Его Гроба. События последних дней земной жизни, поскольку они происходили здесь на земле, — конечно отошли в прошлое. Смолкли крики толпы, будь-то «осанна», будь-то «распни! «Стих плач мироносиц. Умер Пилат. Умерли иудейские первосвященники. Но не умер Христос: как Богочеловек, Он жив и поныне. И вот почему Церковь в течение всей Страстной Недели, скорбно вспоминая об Его страданиях, в то же время радостно прославляет Его, как вечно живого Победителя смерти. Дело спасения, совершенное Христом, оно — живо и поныне. Оно не есть дело прошлое: оно — дело бывшее, но не минувшее! Ведь Христос и теперь, как в Иерусалиме, входит в наше грешное сердце. И это, усталое от греха, сердце трепетно ждет Его всеисцеляющего приближения, ждет своего очищения, обновления, и радостно, по-детски, поет оно Христу свое ликующее «осанна». Но проходит немного времени, иногда даже очень немного, и в этом же сердце радостное «осанна» сменяется злобным «распни». И человек своими грехами, своими страстями, вновь распинает Живого Христа. И вот почему в Богослужении Страстной Недели, наряду с прославлением Господа слышатся мольбы о помиловании, о прощении, слышатся призывы к бодрствованию и трезвению, чтобы не постигла человека участь иссохшей смоковницы, или раба, скрывшего в землю талант свой, чтобы не постигла человека участь Иуды-предателя, или нераскаявшегося разбойника.

Подвиг Христа, он имеет значение не только для настоящего, но и для будущего. И вот почему, зарей, иногда зловещей зарей последних дней мира светятся церковные воспоминания о последних днях жизни Христа на земле.

Все это наполняет Богослужение Страстной Недели трепетом современности, дает ему силу жизненности и глубину. Пусть же оно, все эти дни, будет звучать для нас, как один неумолкающий и вдохновляющий возглас «Горе имеем сердца!»

Великая Пятница

Вы слышали, как один безумец в светлый полдень с фонарем в руках выбежал на площадь и закричал — «я ищу Бога, где Бог?» А когда люди стали над ним смеяться, он снова закричал — «да, да я ищу Бога, но я знаю, где Бог. Мы, вы и я, мы его убили… Но что мы теперь будем делать? Где теперь найдем мы себе утешенье? Ведь самое Святое Существо, которое когда либо существовало в мире, Оно истекло кровью под нашими мечами — мы убили Его». Так писал, так говорил в прошлом веке властитель дум того времени, не утративший своего влияния и в наши дни. «Люди убили Бога! «Сколько тоски, сколько смертельного ужаса в этих страшных его словах! Недаром же душа мыслителя не выдержала, и заболела острым безумием.

«Люди убили Бога!» Да, они Его убили. Они Его убили, изгнав из сердца своего любовь к Нему, Творцу, Спасителю. Они Его убили, подменив духовное и действенное служение Ему формальным исполнением обрядов. Они Его убили, разбив вечные скрижали Синайского закона, и заменив их новыми в современном духе. Люди убили Бога, убив в своем сердце любовь к ближнему, утратив в себе сознание мистического единства всех людей. Люди убили Бога. Это чувствуется в богоборческом уклоне всей нашей культуры, во всем строе нашей жизни, как личной, так и общей. Это чувствуется в кровавой грозе-буре, разразившейся над миром. Люди убили Бога. Это слышится в вое сирен, ревущих по ночам над затихшими городами. Это слышится в взрывах бомб, разрушающих алтари, святыни, хижины, дворцы, больницы, богадельни…

Но верующее сердце в гневных раскатах грома. который теперь гремит над испуганным человечеством, слышит и другое. Оно слышит вещие слова пророка-псалмопевца: «Зачем мятутся все народы, и тщетно замышляют племена? Восстают цари земные и князья людские против Господа и Христа Его, говоря друг другу: расторгнем узы Их, и свергнем иго. Но Живущий на небесах посмеется им. Он сокрушит их жезлом железным, как глиняные сосуды. Образумьтесь же цари, научитесь все судящие земли. Работайте Господу со страхом, и радуйтесь Ему с трепетом. Почтите Сына, чтобы вам не погибнуть в пути вашем. Блаженны все надеющиеся на Него» (Псалом 2-ой).

Вот в этом-то блаженстве надежды на Сына Божия и заключается то утешение, которого так страстно искал безумствующий мыслитель. «Да не смущается сердце ваше — говорит нам Христос, Сын Божий: веруйте в Бога и в Меня веруйте. Восстанет народ на народ, и царство на царство. Смотрите, не ужасайтесь: подобает всему этому быть! Мужайтесь: Я победил мир!»

3. Пасхальный Период

Вы слышали, как один безумец в светлый полдень с фонарем в руках выбежал на площадь и закричал — «я ищу Бога, где Бог?» А когда люди стали над ним смеяться, он снова закричал — «да, да я ищу Бога, но я знаю, где Бог. Мы, вы и я, мы его убили… Но что мы теперь будем делать? Где теперь найдем мы себе утешенье? Ведь самое Святое Существо, которое когда либо существовало в мире, Оно истекло кровью под нашими мечами — мы убили Его». Так писал, так говорил в прошлом веке властитель дум того времени, не утративший своего влияния и в наши дни. «Люди убили Бога! «Сколько тоски, сколько смертельного ужаса в этих страшных его словах! Недаром же душа мыслителя не выдержала, и заболела острым безумием.

«Люди убили Бога!» Да, они Его убили. Они Его убили, изгнав из сердца своего любовь к Нему, Творцу, Спасителю. Они Его убили, подменив духовное и действенное служение Ему формальным исполнением обрядов. Они Его убили, разбив вечные скрижали Синайского закона, и заменив их новыми в современном духе. Люди убили Бога, убив в своем сердце любовь к ближнему, утратив в себе сознание мистического единства всех людей. Люди убили Бога. Это чувствуется в богоборческом уклоне всей нашей культуры, во всем строе нашей жизни, как личной, так и общей. Это чувствуется в кровавой грозе-буре, разразившейся над миром. Люди убили Бога. Это слышится в вое сирен, ревущих по ночам над затихшими городами. Это слышится в взрывах бомб, разрушающих алтари, святыни, хижины, дворцы, больницы, богадельни…

Но верующее сердце в гневных раскатах грома. который теперь гремит над испуганным человечеством, слышит и другое. Оно слышит вещие слова пророка-псалмопевца: «Зачем мятутся все народы, и тщетно замышляют племена? Восстают цари земные и князья людские против Господа и Христа Его, говоря друг другу: расторгнем узы Их, и свергнем иго. Но Живущий на небесах посмеется им. Он сокрушит их жезлом железным, как глиняные сосуды. Образумьтесь же цари, научитесь все судящие земли. Работайте Господу со страхом, и радуйтесь Ему с трепетом. Почтите Сына, чтобы вам не погибнуть в пути вашем. Блаженны все надеющиеся на Него» (Псалом 2-ой).

Вот в этом-то блаженстве надежды на Сына Божия и заключается то утешение, которого так страстно искал безумствующий мыслитель. «Да не смущается сердце ваше — говорит нам Христос, Сын Божий: веруйте в Бога и в Меня веруйте. Восстанет народ на народ, и царство на царство. Смотрите, не ужасайтесь: подобает всему этому быть! Мужайтесь: Я победил мир!»

Фомино Воскресенье

Христос Воскресе! Да, Он воскрес на радость всему миру, на радость апостолам и всем святым, своею жизнью запечатлевшим всю правду слов Апостола языков: «Если Христос не воскрес, то ни к чему вся вера наша». Воскресение Христа, оно, как солнце, озаряет нашу жизнь, зажигая наше сердце огнем того вдохновения и духовного подъема, который Еммауские путники пережили в первый же вечер Христианской Пасхи. «Не горело ли в нас сердце, когда Он говорил нам на пути » (Луки 24:32). Но как от солнечного света можно уйти в подземелье, так и от Света Воскресения можно уйти в мрак неверия, и во мглу страстей. Но какой бессодержательной, бессмысленной, бесцельной станет тогда жизнь! Ведь если Христос не воскрес, то нет и нашего общего воскресения! Тогда зачем же жить, творить, страдать, любить, если в жизни все кончается могилой? И чем наполнить ненасытимую всем миром бездну человеческого сердца, с его неутолимой жаждой жизни, жаждой света и любви?! Наукой?! Но наука, как соленая вода, по слову Премудрого, лишь разжигает жажду вечной жизни, которой нет, если нет веры в Воскресение Христа. Искусством?! Но оно своей надмирностью лишь обостряет устремленность духа в мир надземный, горний, которого, однако, не существует для неверия в Воскресшего Христа. Политикой?! Но она изменчивостью своих идеалов, своих целей, иллюзорностью своих достижений, как тенетами, обвивает живое человеческое сердце, обволакивая его паутиной страстей и делая его безжизненным и дряблым, делая его неспособным на что либо подлинно творческое, подлинно действенное и живое. Лишь, вера в Воскресшего Христа дает полноту жизни человеческому духу, расширяя горизонты его идеалов, его созерцаний, устремлений, И верующее сердце, не только во дни Пасхи, но и каждый час жизни, созерцая и чувствуя Воскресшего Христа горячо, радостно и благодарно взывает Ему вместе с Апостолом Фомой: «Господь мой и Бог мой!»

Беседа с Самарянкой

«Бог есть Дух, и поклоняющиеся Ему должны покланяться в духе и истине», так сказал Господь в той беседе с Самарянкой, которую мы слышали сегодня в Евангелии.

До пришествия Христа, люди служили Богу, лишь символически, внешне. Христос, Своим Воскресением даровав человеку внутреннюю божественную жизнь духа, научил нас покланяться, служить Богу истиною и духом, т. е. самым делом, непризрачно, реально, так как только жизнь духа есть подлинная действительность, живая, вечная реальность. Сущность духовной божественной жизни — любовь, и поскольку человек живет этой любовью, он и служит Богу истинно и духовно.

Любить — свойственно человеческому сердцу. Мы любим все свое, любим, что нам близко, дорого и мило. Но чтобы эта естественно-природная любовь стала духовною любовью в Боге, ей нужно во многом преобразиться. Человеку нужно прежде всего полюбить Христа, вступить с ним в живое, личное общение, постоянно нося в своей душе Его пречистый, святой Образ. Тогда от Христа потекут в наше сердце потоки воды живой, и этой водой очистится, омоется наша естественная пристрастная любовь, претворится в божественную любовь духа, станет в нас любовью в Боге к человеку. И эта божественная любовь наша к человеку, она исторгнет из нашего сердца самолюбие, гордость, любовь к миру, она станет в нас не возлюблением своей собственной души даже до смерти, — она станет нашей душевно личной смертью. На основе этой душевно личной смерти, когда мы силою духа умертвим в себе самолюбие и гордость, станет для нас естественной, возможной и любовь к врагам нашим: мы их полюбим, как детей Божьих. Так христианская любовь производит коренное изменение в самой личности нашей, в нашем самосознании, в нашем самочувствии, в нашем отношении к жизни, к миру, к людям близким и чужим. Все свое для нас исчезнет в Божьем, а Божье — обнимет собою и чужое и свое. И как своим, так и чужим христианин станет желать не почестей, богатства, славы, власти, но благ духовных: мира, правды, святости и нравственной, духовной красоты. Так христианин истиною и духом служит Богу в живой жизни, в своих живых отношениях к людям на основе божественной любви.

Эта любовь, она, как вдохновение, как восторг охватит все существо наше, она освободит жизнь нашего духа от гнетущих оков так называемого здравого смысла, сделав ее неподвластной даже неумолимым законам логики. С высоты этой поистине неземной, а горней свободы духа нам станет ясно, что жизнь всякого человека, кто бы он ни был, — великая святыня, что нельзя во имя преходящего, призрачного земного блага разбивать эту святыню, что нельзя, например, ради каких-либо земных, хотя бы и благих целей, погубить никому ненужную и, быть может, даже вредную старуху-ростовщицу. В озарении этой пронизанной любовью свободы духа, в нашем нравственном сознании потускнеют, и померкнут образы всех этих философов, включая и Платона, учивших, что для блага целого, для блага народа, государства нужно и должно жертвовать жизнью людей преступных, вредных, бесполезных: слабых, хилых и больных. В озарении света божественной любви для нас померкнут образы и их учеников, всех этих сынов века сего, вот уже сколько веков заливающих кровью и слезами Божий мир, яко бы во имя блага грядущих поколений. Да где же оно, в чем же это благо?!

Тем ярче станет для нас образ Христа-Учителя, вдохновенно беседовавшего о правде жизни с чувственной и грешной женой самарянкой; тем светлее станет для нас образ Христа-Пастыря, чтобы спасти одну заблудшую овцу, оставлявшего девяносто девять незаблудших; тем святее станет для нас образ Христа-Спасителя, шедшего на Голгофу не для того, чтобы потребовать у людей Себе поклонения там и жертвы, но чтобы Себя принести в жертву.

Последний день Пасхи

Христос Воскресе! — Воистину Воскресе!

О если бы это «Воистину «было ответом не только уст наших, но и нашего сердца, если бы оно было ответом всего нашего нравственного духовного существа! «Мы созданы для того, — говорит Слово Божие, — чтобы смертное в нас было поглощено жизнью» (2 Кор. 5:4-5), той жизнью, залогом которой в нас является жизнь нашего духа. И вот это-то поглощение смерти жизнью и совершено Воскресением Христа. «Христос, — говорит Апостол Павел, — воскресши, уже не умирает: смерть уже не имеет над Ним власти» (Рим. 6:9).

Христос — «первенец из умерших» (I Кор. 15:20). Он не говорит нам, что мы бессмертны, но Он говорит нам, что мы воскреснем, хотя перед этим и умрем. Мы умрем, чтобы по воскресении жить всею полнотою божественной жизни нашего духа. Тогда все, чем мы теперь живем здесь на земле, все, что мы считаем таким важным, таким нужным, к чему мы так привязаны, пристрастны, все, что здесь разделяет нас между собою, все, что придает кажущуюся действительность нашим интересам, тогда все это станет для нас чуждо, и та божественная жизнь духа, которая здесь на земле теплится в нас, лишь как маленькая искра, по воскресении, — разгорится в нас во всеобъемлющее пламя. И в этом будет для нас наше вечное блаженство, начатки которого мы переживаем и теперь в молитве, в самоотречении, в любви, переживаем среди гонений и страданий, переживаем под тяжестью креста жизни, и под благим игом заповедей Христовых. Для нас начнется блаженство вечной радости о Святом Духе, той радости, которую верующее сердце предчувствует, и теперь в этих ликующих возгласах церковных:

«Христос Воскресе! Воистину Воскресе!»

Вознесение Господне

«Восхожу к Отцу Моему, и Отцу вашему, и Богу Моему, и Богу вашему», сказал Христос, по Воскресении, Марии Магдалине. И вот тепёрь Это Восхождение совершилось. Господь вознесся, «земное соединив небесным». — «Земное соединив небесным «— вот откуда эта надземность, надмирность, эта небесность христианства. Это — то благословение, которым Христос благословил учеников, Возносясь на небо. Но эта небесноcть христианства — не есть его отрешенность от земной жизни. Христос, как Он сказал в притче о добром пастыре, дал нам жизнь с избытком. И эта полнота жизни народилась на Голгофе, и стала достоянием нового человечества, хотя все еще неясным для нашего сознания. Эта жизнь, пронизанная надмирностью, надземностью, она — всеобъемлюща и многогранна, и всему человеческому она, во имя правды и во имя свободы духа, дает в себе место. Это — жизнь духовно-творческая, жизнь подвига во имя правды, и во имя свободы духа на основе божественной любви. И этот подвиг нужен человеку ради высшей радости, и ради высшего расцвета его личной жизни. Без вдохновенности, без небесности, идущей от Христа, человек в своем земном творчестве ниспадает, по мысли Церкви, до того апокалипсического зверя, которого видели в своих видениях пророки и апостол Иоанн. Пусть человек своими знаниями, своими талантами всю жизнь служит людям, пусть он при этом отличается огромным полетом мысли, и властной силой слова, но если в его творчестве нет веяния небесной, божественной любви, то он подобен лишь зверю, хитрой рыси, или ласковому барсу с глазами, как у человека, с крыльями, как у орла, с устами, как у льва, и с ногами чувственного медведя.

Лишь тот, кто в своем творчестве чувствует Благословение Вознесшегося Христа, кто в глуби своего сердца слышит Его голос: «Я с вами во все дни до конца мира», только тот может творить дело Божье на земле, одухотворяя, просветляя благословением небесным ту область земной жизни, в которой он работает, как верный раб Христов.

Воспоминание Первого Вселенского Собора

«Сегодня Церковь вспоминает Первый Вселенский Собор, который осудил Ария, не признававшего Христа Богом. Сегодня же мы слышали в Евангелии первосвященническую молитву Христа, — вдуматься, вжиться в которую не хотели древние еретики, пережить, перечувствовать которой не хотят и мудрецы нашего века, обольщенные, по выражению Апостола Павла, суетной философией по стихиям сего мира.

«Ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира». Так молился Христос в этой молитве пред началом крестных страданий. Вся жизнь Христа, — это крестный подвиг самоуничижения, подвиг тем более совершенный, что в своем Богосыновнем самосознании Христос, как показывают слова молитвы, все время жил той Своей вечной, божественной Славой, которая искони была Ему присуща, как Предвечному Сыну Божию. Беспредельная высота Богосыновнего самосознания, и наряду с этим безмерная глубь самоуничижения и смирения. В этом тайна Сына Человеческого! Но люди не хотят благоговейно и безмолвно приникнуть к этой тайне. Этой тайны не существует для древних и современных гностиков, бесстрастно, безжизненно играющих отвлеченными понятиями. Ее не существует и для рационалистов, по-мещански, самодовольно пресмыкающихся в узких границах здравого смысла.

Злое, грешное, нечистое, самовластное, своенравное человеческое сердце, оно видит добро лишь во внешнем блеске и благополучии, а правду лишь в силе; оно все еще не постигает внутреннего величия добра страдающего, и внутренней красоты правды гонимой. И потому современному человеку, мнящему себя образованным и просвещенным, стыдно пред лицом науки и просвещения, стыдно преодолеть соблазн самоумаления Божества. Стыдно!?.. Но «кто постыдится, Меня, и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится Сын Человеческий, когда придет во славе Отца Своего!» Живой, яркой правдой веет от этих слов Христа; в этих словах пред нами как бы раскрывается истерзанное людским неверием сердце Сына Человеческого; как живая развертывается перед нами евангельская драма Жизни и Дела Сына Божия, Дела, которое получит свое завершение, когда, по слову Божию, Сын, Носитель Любви, покорится Покорившему все Ему, и предаст все Богу, Отцу Жизни, и тогда Бог будет — Все во всем (1 Кор. 15:28).

А до того времени, пусть же рабский, униженный Образ Христа со всей силой проснувшейся совести пробуждает нравственное сознание человека, давая ему силы к подвигам унижения и страданий, и пусть среди этих подвигов сердце христианина, очищенное огнем страданий, неустанно повторяет слова римского сотника на Голгофе: «Воистину Он был Сын Божий! «

Пятидесятница

«О преклоняющих свои сердца пред Богом и колена Господу помолимся«. Через несколько минут мы услышим это моление Церкви и затем, по Ее призыву, впервые после Пасхи склонимся коленопреклоненно в наших молитвах к Богу.

«О преклоняющих свои сердца пред Богом и колена!»… Чье сердце, чье колено не склонялось перед Богом? Как деревья рвутся к теплу, к свету, простирая свои ветви к солнцу, так душа человека жаждет Бога, ищет веяния Его Духа, стремится к небу, в горний мир. Не угасить в человеке этой жажды духа, как не убить на земле живой жизни. Пусть не говорят, что наука, богатство, слава или сила уводят человека далеко от Бога. Настанет время, — придут болезни, скорби, старость, почувствует человек приближающийся холод смерти, и оглянется тогда он на себя и на свою жизнь. И что же он увидит? Его ученость, — не капля ли это знаний в целом океане тайн, неведомых, непостижимых? Его богатство — не убогая ли это котомка странника, нищего, бездомного? Его слава, — не отгремевший ли это гром грозы вчерашней? Его сила, — не жалкое ли это бессилие пред чем-то неизмеримо могучим. властным? Вся его жизнь — не миг ли это перед вечностью, у которой нет ни начала, ни конца? И смирится тогда человек перед Богом, склонит он пред Ним свои колена, и из глубины сердца скажет». «Боже, милостив будь ко мне грешному!«

Ищет человек Бога, ищет он Его Святыни. Но если он в каком-то безумии, как бы, в каком-то духовном самоубийстве, отойдет от Бога и Его Святыни, то превратится он тогда в одну лишь плоть, и будет он иметь тогда только одну видимость жизни, как лишь видимость жизни имеют эти сорванные ветви и цветы.

«Дух животворит — сказал Спаситель — плоть не пользует ни мало». Если ты, брат мой, хочешь полноты жизни неизбывной, которая цвела бы в тебе неувядающим цветом, то склонись молитвенно, смиренно перед Богом, не отходи от Его Святыни, не угашай в себе Его Духа. Тогда в твоей душе загорится тот свет жизни вечной, о котором, как сказано сегодня в Евангелии, Христос возгласил в последний великий день пятидесятый: «Я — Свет миру! Кто последует за Мною, тот будет иметь свет жизни! «

4. Недели после Пятидесятницы

«О преклоняющих свои сердца пред Богом и колена Господу помолимся«. Через несколько минут мы услышим это моление Церкви и затем, по Ее призыву, впервые после Пасхи склонимся коленопреклоненно в наших молитвах к Богу.

«О преклоняющих свои сердца пред Богом и колена!»… Чье сердце, чье колено не склонялось перед Богом? Как деревья рвутся к теплу, к свету, простирая свои ветви к солнцу, так душа человека жаждет Бога, ищет веяния Его Духа, стремится к небу, в горний мир. Не угасить в человеке этой жажды духа, как не убить на земле живой жизни. Пусть не говорят, что наука, богатство, слава или сила уводят человека далеко от Бога. Настанет время, — придут болезни, скорби, старость, почувствует человек приближающийся холод смерти, и оглянется тогда он на себя и на свою жизнь. И что же он увидит? Его ученость, — не капля ли это знаний в целом океане тайн, неведомых, непостижимых? Его богатство — не убогая ли это котомка странника, нищего, бездомного? Его слава, — не отгремевший ли это гром грозы вчерашней? Его сила, — не жалкое ли это бессилие пред чем-то неизмеримо могучим. властным? Вся его жизнь — не миг ли это перед вечностью, у которой нет ни начала, ни конца? И смирится тогда человек перед Богом, склонит он пред Ним свои колена, и из глубины сердца скажет». «Боже, милостив будь ко мне грешному!«

Ищет человек Бога, ищет он Его Святыни. Но если он в каком-то безумии, как бы, в каком-то духовном самоубийстве, отойдет от Бога и Его Святыни, то превратится он тогда в одну лишь плоть, и будет он иметь тогда только одну видимость жизни, как лишь видимость жизни имеют эти сорванные ветви и цветы.

«Дух животворит — сказал Спаситель — плоть не пользует ни мало». Если ты, брат мой, хочешь полноты жизни неизбывной, которая цвела бы в тебе неувядающим цветом, то склонись молитвенно, смиренно перед Богом, не отходи от Его Святыни, не угашай в себе Его Духа. Тогда в твоей душе загорится тот свет жизни вечной, о котором, как сказано сегодня в Евангелии, Христос возгласил в последний великий день пятидесятый: «Я — Свет миру! Кто последует за Мною, тот будет иметь свет жизни! «

Праздник всех Святых

«Ты моя крепость, Господи! «Как бы ни относиться к окружающей нас действительности, одно несомненно: власть мира над нами становится все сильнее и сильнее, и мы, христиане, которые должны были бы быть светом и солью мира, подчиняемся ей все больше и больше.

Начинается обыкновенно с малого: с какого нибудь модного покроя одежды, а кончается тем, что некогда подумать, помолиться, нет возможности уделить от своего избытка бедным. Начинается обыкновенно, с соблюдения правил вежливости, совпадающих, как-будто, с правилами нравственности, а кончается нарушением в угоду требованиям света — самых главных основ Правды Христовой. Стыдно, например, унизить себя до дружбы с простым, неграмотным человеком, — а разве не простые, безграмотные Галилейские рыбаки были первыми учениками и друзьями Христа? Стыдно быть в дружеском общении с заведомыми грешниками и преступниками, — а разве не силою Своей Дружбы и Любви, Христос обращал людей с пути греха, порока, на путь святой, богоугодной жизни? Стыдно отказаться, во имя светских представлений о достоинстве и чести, от убийства на дуэли, — а разве не Христос сказал: «Если кто ударит тебя в правую щеку, подставь ему и левую?!» Стыдно вырваться из оков опошлившейся и опустившейся семьи, и выйти на простор творчества жизни по заветам правды Божьей, — а разве не Христос сказал, как вы слышали в Евангелии сегодня: «Я пришел разлучить человека с отцом его, и дочь с матерью ее…. И враги человеку домашние его «?

Велика власть мира над человеком, и люди, подчиняясь этой власти, становятся поистине безумны: среди них нет места живой мысли, живому чувству, нет места живым творческим запросам духа.

Велика власть мира; поистине нужно быть героем духа, чтобы вырваться из-под этой власти и ее законов. Вот таких то героев духа и празднует наша Церковь сегодня — в первое воскресенье после Сошествия Св. Духа. Но смотрите, как мир мстит этим героям духа. Эти герои, которых, по слову Апостола в сегодняшнем апостольском чтении, весь мир недостоин, они скитаются в горах, пустынях, они скрываются в вертепах и пропастях земных, подвергаясь лишениям. и оскорблениям. Их перепиливают, побивают камнями, усекают мечами. Они — отребья миру, прах попираемый доныне. И вот этот-то прах, эти-то отребья миру, — они-то и являются живыми членами Христова Тела, которых Апостол проникновенно называет царственным священством, святым народом, людьми обновления. Их и вспоминает Св. Церковь сегодня. И этот праздник всего ярче, всего сильнее оттеняет всю правду слов Христа: «Что высоко у людей, то мерзость перед Господом». При свете этих слов Христа расценим всю неправду нашей жизни, помня что жизнь не широкий путь тупоумного самодовольства, и мещанского приволья. Жизнь — узкий путь нравственного самоусовершенствования, подвига, борьбы. И вот, имея пред собою, как говорит Апостол, этот «светлый облак свидетелей», всех этих пророков, апостолов, святителей, мучеников и преподобных, — «в терпении течем на предлежащий подвиг, взирая на Начальника и Совершителя веры Господа Иисуса».

«Ты моя крепость, Господи, Ты моя и сила! «

5-я неделя по Пятидесятнице: Гадаринские бесноватые

По исцелении Господом гергесинских или гадаринских бесноватых, гадаряне, — говорит евангелист, — вышли навстречу Христу, и просили Его отойти от пределов их. Эта просьба со всею ясностью вскрыла духовное ослепление гадарян, и их полную невосприимчивость к Силе и Славе Божьей. Они жаждут лишь наживы, которая обеспечила бы их земное благополучие. Для них сытое довольство выше неба, и дороже самого Христа. Христос с Его учением о безусловной ценности человеческой личности, хотя бы и в образе бесноватых, личности, для блага которой нужно жертвовать всем, тем более свиным стадом, Христос для них — нежелательный гость. Его слово может прервать греховный сон их уснувшей совести. Его слово может внести в их душу немало тревог, волнений, опасений, а потому подальше от Христа, и поближе к заботам о свиньях. И Христос здесь не молится за своих гонителей, как на Голгофе, — Он от них просто уходит.

Гадаринская история, полна скрытого, глубокого трагизма, она повторяется в жизни в разных видах. Современный человек, своими идеалами, совершенно оторвавшийся от Неба, и грузно осевший на землю, он всем укладом своей жизни, личной, семейной, общественной, гонит от себя Христа. Современная цивилизация не с мольбою, но с наглой дерзостью кричит: прочь от Христа! долой Христианство! И вот Христос уходит из жизни, и жизнь становится бурным морем, в котором люди кишат, как взбесновавшияся свиньи, и над землею нависает кровавый ужас, вопиющий о попрании в человеке Образа Божия и высших запросов Духа.

Но уйдя из жизни в ее целом, Христос остался с каждым из нас. За каждого из нас Он молится Своей первосвященнической молитвой: «Не о всем мире молю, но о тех, которых Ты Мне дал». У дверей сердца каждого из нас Он стучит всеми страданьями, всеми несчастиями, выпавшими, на нашу долю. Он стучит этим страхом грядущего дня. Он стучит, говоря нам: «Без Меня вы не можете ничего делать. Придите ко Мне, и Я вас упокою».

Пусть каждый из нас спросит себя, слышит ли он, и хочет ли он слышать этот стук и этот зов.

9-я неделя по Пятидесятнице: Христос призрак?

«Ученики, увидев Иисуса идущего по морю, встревожились и сказали: это призрак, и от страха вскричали».

Христос — призрак!? Да не является ли Он действительно призраком для религиозного сознания большинства из нас, людей 20-го века, не является ли Он для нас всего лишь мифом, далеким историческим воспоминанием? Христос — призрак!? Но почему же так ожесточенна борьба с этим призраком? К чему вся эта направленная против божественности Христа литература, нередко большой научной ценности, неотразимой логики, крупного таланта? Почему к борьбе против призрака иногда привлекаются вовсе непризрачные силы аппарата государственной власти?

Христос — призрак!? Нет! Он — великая духовная сила, живущая в душе человека, Христос — неискоренимое из человеческого сердца семя Царства Божия. Христос — не призрак, а живая реальная сила всюду, где вдохновенная работа ума, смиряющего перед Богом свою гордыню, всюду, где живая, яркая жизнь сердца, радующегося о Боге; Христос — живая реальная сила всюду, где двое или трое молитвенно собраны во имя Его. Христос — живая реальная сила в сердце той безграмотной чеховской старухи, вся молитва которой в перечислении названий чудотворных икон Богоматери: Иверской, Казанской, Тихвинской, Смоленской. Христос — сила в душе трех старцев, которых встретил на берегу океана наш дальневосточный миссионер, и которые умели молиться только так: «трое нас, трое Вас — помилуйте нас!» Христос, как свет, вошел в мрачную жизнь того главаря русских масонов дореволюционной эпохи, который, незадолго до смерти, в разговоре с друзьями вспомнил свою покойную мать, неожиданно захотел видеть священника, и после двухдневной беседы с ним причастился Св. Тайн, и умер с лицом, светлым, как у ребенка. Христос, как любовь, вошел в сердце того знаменитого русского писателя, умершего недавно в Париже, который всю жизнь бурно, мятежно искал Иисуса Неизвестного, и наконец, нашел Его в чувстве бесхитростной и беззаветной любви к Нему. Христос, как сила, оборонял весь жизненный путь того всемирно известного ученого физиолога, который в самый разгар большевизма дерзновенно исповедовал свою веру, и по завету Церкви четыре раза в год причащался Святых Тайн, не давая Христу лобзания Иуды, но открыто исповедуя Его, как Сына Божия, пришедшего в мир спасти грешных.

Недавно мне попалась вырезка из какой-то советской газеты от конца Мая прошлого года, т. е. за три, за четыре недели до начала войны. В газете говорилось о докладе в союзе безбожников. Докладчик указал, что центр церковной пропаганды, распространяющейся по всей России, находится под Москвой в Загорске.

Центр этот неуловим, а потому и неуязвим. Загорск это — Сергиевский Посад, расположенный у стен Лавры Великого Игумена Земли Русской, Преподобного Сергия Радонежского. Не показывает ли все это воочию, что Христос — великая Сила Божия в немощи человеческой совершающаяся? Вот почему так часто Церковь взывает: «Ты — моя крепость, Господи! Ты — моя сила! Ты — мой Бог! Ты — моя радость!» Вот почему Она вместе с пророком восклицает: «Слава Силе Твоей Господи!»

12-я неделя по Пятидесятнице: Богатый юноша

Как-то недавно я говорил Вам, что христианство не отрицает богатства, как такового, но осуждает тот духовный плен, в который оно захватывает человека. Так, в духовном плену у богатства был тот юноша, о котором мы слышали сегодня в Евангелии. Юноша был полон устремленности к жизни вечной, к жизни духа, по заветам Правды Божьей. Эта устремленность привела его и ко Христу. По-видимому, он во Христе прозревал тайну Неба, тайну Сына Божия. По крайней мере, он назвал Христа благим, а он ведь знал, что благ только один Бог. И несмотря на все это, юноша оказался не в состоянии сбросить с себя золотых цепей богатства, и последовать за Христом. Он ушел от Христа, сетуя на свое нравственное бессилие, ушел, замечает евангелист, со скорбью. Не будем бросать в юношу камнем осуждения. Он, ведь, сетует и скорбит. Быть может, настанет время, когда он вновь придет ко Христу, и на этот раз безвозвратно. «У Бога ведь, — сказал Христос, — все возможно». Не будем судить юношу, но благоговейно остановим наше внимание на самом Христе в момент Его встречи с юношей. Христос — замечает евангелист Марк — увидел юношу, и сразу полюбил его. Да, можно полюбить человека сразу, отдав ему свое сердце. Христос полюбил юношу, а юноша этой благоуханной любви не почувствовал, и ушел от Христа, и у Христа одной раной стало больше в его сердце, полном всеобъемлющей и состраждущей любви. Тайна состраждущей любви, в сущности, непостижима. Тем более, в сущности непостижима тайна любви Христовой, любви состраждущей и людьми отвергнутой. Кто в силах уяснить себе всю скорбь этой любви? Лишь кровавые капли пота, струившиеся по лицу Христа в саду Гефсиманском, приоткрывают тайну Его внутренних страданий.

Каким жгучим укором для моей и твоей совести, друг мой и брат, должны быть эти капли крови! Как часто Христос с любовью звал нас к себе, Источнику любви и света! А мы этим призывам не внимали, или же, придя ко Христу, сейчас же от Него уходили, уходили не со скорбью, как богатый юноша, но с чувством тупого равнодушия, а иногда даже с презрением: «Из Назарета может ли что добро быть?!»

О если бы вот теперь, здесь в храме Божьем, при свете Слова Божия, мы с тобою, друг мой и брат, пересмотрели бы всю нашу жизнь до последней минуты! Сколько бы лжи, нравственной гнили мы нашли бы в себе, в своих переживаниях, чувствах, настроениях! Как при ослепительном блеске Слова Божией содрогнулось бы, и застонало бы наше внутреннее я! И неужели бы, еще было бы возможно для нас с тобой вступить, хотя бы, в преддверие жизни чистой, светлой, свободной от рабства страстям плотским и душевным? «Да, возможно — у Бога все возможно!» Нужно лишь всеми силами души восчувствовать весь ужас рабства, и всем существом предощутить всю радость свободы духа во Христе Иисусе.

14-я неделя по Пятидесятнице: Брачная одежда

«Друг мой! как ты вошел сюда не в брачной одежде», спросил царь человека, бывшего на пиру не в праздничном одеянии. Да, но, быть может, этот человек был беден, и ему не на что было купить нарядной одежды? На это нужно сказать, что в ту пору на Востоке цари обыкновенно жаловали брачные одежды тем, кого они приглашали на свои брачные царские пиры. Таким образом, тот человек, о котором говорит притча, вошел в чертог не в царском жалованном платье, а в своем собственном, считая его вполне нарядным и достойным, чтобы быть в нем на браке сына царева. Этот человек, он — образ того, кто в чувстве религиозного самомнения считает для себя вполне возможным без царственного дара Божьей благодати достичь идеала нравственного совершенства. Этот человек, он — образ того, кто в религиозном упоении своими нравственными заслугами, считает себя в силу их достойным быть в светлом Божьем чертоге, на радостном пиру веры и любви. Евангелие строго осуждает самомнение. Злые — замечает Евангелие — покрыв свою злость царственным одеянием милости Божьей, останутся в Божьем чертоге, а человека, полного религиозного самодовольства, ждет кромешная тьма ночи, рыдание, скрежет зубовный изгнания и позора. В образе этого человека Евангелие осуждает всякие счеты с Богом, осуждает взгляд на спасенье, как на накопление каких-то должных и даже сверхдолжных заслуг перед Богом. Путь к Богу — любовь! А в любви не может быть своекорыстных расчетов, не может быть и мысли о каких либо заслугах пред объектом любви. Своекорыстие в любви есть ее оскорбление, отрицание, есть духовное святотатство. В чувстве любви устремляясь к Чертогу Господню, христианин может лишь смиренно взывать: «Чертог Твой вижу, Спасе мой, украшенный, и одежды не имам, да вниду в онь! просвети одеяние души моея, Светодавче, и спаси меня!»

20-я неделя по Пятидесятнице: Вечность

Христос воскресил сына вдовы Наинской. Просто и кратко рассказывает об этом сегодня Евангелие. Безутешная скорбь вдовы-матери, потерявшей единственного сына. Состраждущая любовь к ней Христа-Человеколюбца. А над всем этим — непостижимое Величие Милосердия и Всемогущества Божия, приведшее в трепет всех свидетелей чуда. «Бог посетил народ Свой! «А что же сам воскресший?! Поднявшись, он сел и стал говорить. О чем? О тайнах загробного мира откуда он только что вернулся? Нет! Мы не знаем о чем говорил воскресший юноша, как не знаем и того, о чем говорили по своем воскресении дочь Иаира и Лазарь четверодневный. Евангелие вообще молчит о загробной жизни. Евангелие — слово жизни вечной. Оно обращает сердце человека не к будущему, не к смене настоящего будущим, но к вечному. Вечное, осуществляясь и в настоящем, и над будущим имея силу, оно — вне времени, оно — властвует над ним. Поэтому все домыслы о загробной жизни, навеянные большею частью иудейским богословием или религиозной фантазией, они идут мимо содержания Евангелия, и в Нем опоры себе не находят. И вот почему старый русский епископ, живший на покое, в Москве, в Донском монастыре, всю свою жизнь изучавший одно лишь Евангелие, перед смертью все время повторял слова Ап. Иоанна: «мы теперь дети Божии, но еще не открылось, что будем» (I Иоан. 3:2).

Та вечная жизнь, о которой благовествует Евангелие, это знание истинного Бога и посланного Им Иисуса Христа, как об этом сказал сам Христос в Своей первосвященнической молитве (Иоан. 17:3). Но это знание не есть — отвлеченное, теоретическое знание. Это есть опытное познание Бога в любви, ибо «Бог любовь есть» (Иоан. 4:8). И «Если мы любим друг друга — говорит Ап. Иоанн — то Бог в нас пребывает. Пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (I Иоан. 4:12-16).

Не для того ли был воскрешен сын вдовы Наинской, чтобы его юное сердце наполнилось этой божественной любовью к Богу, к жизни, к людям, и чтобы он, охваченный этой любовью, не за гробом, а именно здесь на земле почувствовал себя уже в царстве вечности? Состраждущей любовью Христа это чудо воскрешения совершилось, божественной любовью воскресшего юного сердца оно завершилось. «Бог — любовь есть!»

5. Праздники

Христос воскресил сына вдовы Наинской. Просто и кратко рассказывает об этом сегодня Евангелие. Безутешная скорбь вдовы-матери, потерявшей единственного сына. Состраждущая любовь к ней Христа-Человеколюбца. А над всем этим — непостижимое Величие Милосердия и Всемогущества Божия, приведшее в трепет всех свидетелей чуда. «Бог посетил народ Свой! «А что же сам воскресший?! Поднявшись, он сел и стал говорить. О чем? О тайнах загробного мира откуда он только что вернулся? Нет! Мы не знаем о чем говорил воскресший юноша, как не знаем и того, о чем говорили по своем воскресении дочь Иаира и Лазарь четверодневный. Евангелие вообще молчит о загробной жизни. Евангелие — слово жизни вечной. Оно обращает сердце человека не к будущему, не к смене настоящего будущим, но к вечному. Вечное, осуществляясь и в настоящем, и над будущим имея силу, оно — вне времени, оно — властвует над ним. Поэтому все домыслы о загробной жизни, навеянные большею частью иудейским богословием или религиозной фантазией, они идут мимо содержания Евангелия, и в Нем опоры себе не находят. И вот почему старый русский епископ, живший на покое, в Москве, в Донском монастыре, всю свою жизнь изучавший одно лишь Евангелие, перед смертью все время повторял слова Ап. Иоанна: «мы теперь дети Божии, но еще не открылось, что будем» (I Иоан. 3:2).

Та вечная жизнь, о которой благовествует Евангелие, это знание истинного Бога и посланного Им Иисуса Христа, как об этом сказал сам Христос в Своей первосвященнической молитве (Иоан. 17:3). Но это знание не есть — отвлеченное, теоретическое знание. Это есть опытное познание Бога в любви, ибо «Бог любовь есть» (Иоан. 4:8). И «Если мы любим друг друга — говорит Ап. Иоанн — то Бог в нас пребывает. Пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (I Иоан. 4:12-16).

Не для того ли был воскрешен сын вдовы Наинской, чтобы его юное сердце наполнилось этой божественной любовью к Богу, к жизни, к людям, и чтобы он, охваченный этой любовью, не за гробом, а именно здесь на земле почувствовал себя уже в царстве вечности? Состраждущей любовью Христа это чудо воскрешения совершилось, божественной любовью воскресшего юного сердца оно завершилось. «Бог — любовь есть!»

Новый Год

Придет время, когда люди перестанут праздновать начало Нового Года. Это будет тогда, когда остановится всякое движение в пространстве и времени, когда самого времени не будет, когда прекратится вообще жизнь на земле, и придет конец этому видимому миру.

С тех пор как наука признала неизбежность конца мира, философия, не облагодатствованная, но та, которую Апостол Павел называет философией по стихиям мира сего, эта философия зашла в тупик, и философская мысль бьется в бессильных потугах вырваться из этого тупика. Если наш мир должен погибнуть, то к чему же вся эта жизнь со всеми ее запросами, чаяниями, достижениями? Пред трагичностью этого вопроса нестерпимо фальшиво звучат утверждения оптимистов: «живи, как живется, а что будет потом, это не важно! «Трагичности вопроса не разрешают и пессимисты с их древне-библейским: «суета сует и всяческая суета! «Эту трагичность обостряют до невыносимости мук Иова те из философов, которые вслед за древним трагиком Еврипидом на разные лады повторяют: «Кто знает, может быть жить — это значит умереть, а умереть — жить?!»

Лишь Вера и Откровение устраняют всю трагичность вопроса. «Для веры» — говорит Св. Василий, память которого ныне празднует Церковь, — «последний день мира — это светлый день явления Единородного Сына Божия, когда Он со славою, как Судия всех, придет каждому воздать по делам его». За этим днем «откроется новое небо, и новая земля, в которых — говорит Апостол, — правда живет». «И будет там, говорит Слово Божие, большая дорога, и путь по ней святым путем назовется: идущие этим путем, даже неопытные, не заблудятся».

«И отрет Бог — говорит Откровение — всякую слезу с очей людей, и смерти не будет, ни болезни, ни плача, ни вопля: ибо прежнее уже прошло«. А это прежнее, т. е. нашу теперешнюю жизнь, Св. Василий Великий называет мрачной ночью, и молит Бога, чтобы Он дал нам пережить ее бодренным сердцем, и трезвенной мыслью.

Бодренным сердцем и трезвенной мыслью, молитвенно, желаю вам, други-братья, пережить Новый Год нашей жизни. Начало этого года окутано такою тьмою ночи, что невольно вместе с пророком спрашиваешь: «Сторож, сторож, сколько ночи?» В ответ слышишь: «Приближается утро, но все еще ночь!»

Крещение Господне

«Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в котором Мое благоволение«. Так Бог прославил Сына Человеческого, когда Тот символически принял на себя в водах Иордана все грехи мира, и тем изъявил готовность креститься крещением смерти, о котором Он впоследствии говорил Своим ученикам: «Крещением должен Я креститься, и как Я томлюсь, пока это совершится». Томлюсь… Томление это началось сейчас же после Иордана, когда Христос был «возведен Духом в пустыню, н был там искушаем сатаной, и был там со зверьми». Томление это продолжалось до последнего дня Его жизни, достигнув своего апогея в подвиге Гефсиманского борения, и завершившись в страданиях на Голгофе. Огнем страданий Своей крестной смерти Христос и крестил человечество, возродив его к новой, вечной жизни духа. «Все мы, говорит Апостол, во Христе крестившиеся, в смерть Его крестились». Это налагает на нас долг жить так, чтобы всегда быть готовыми к смерти, и тем исполнить завет Христа: «Пшеничное зерно не оживет, если не умрет». Вот эту готовность умереть, чтобы, по воскресении, жить вечной, божественной жизнью духа, мы и свидетельствуем перед Христом, приступая к Его Святым Тайнам. Если мы, в крещении, соединены со Христом подобием Его смерти, то, как говорит Апостол: «мы должны быть соединены с Ним и подобием воскресения». Этого соединения е Христом в воскресении, мы и достигаем, причащаясь Святых Тайн. «Ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь; во Мне пребывает, и Я в нем. Ядущий Мою плоть, и пиющий Мою кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день» (Ев. от Иоанна 6 глава).

Неделя после Богоявления. «Люди сидящие во тьме»

«Благословен еси Святый, просвети мя оправдании Твоими«.

«Люди, сидящие во тьме и сени смертной» — такими словами Пророка Исаии евангелист Матфей в сегодняшнем Евангельском чтении назвал тех людей, среди которых Христос начал Свою Евангельскую проповедь о приближении Царства Божия. «Люди, сидящие во тьме и сени смертной» — эти слова во всем их объеме могут быть применены и к современному нам просвещенному, так называемому христианскому миру. С тех пор как современная культура загасила в душе светоч Богосознания, темные силы овладели волей человека, овладели его сердцем. И с тех пор, в среде, именующей себя христианской, все более и более стали распространяться веского рода оккультные знания, всякого рода оккультные секты. Человеку вообще свойственно стремление из царства природной необходимости перейти в царство духовной свободы. Стремление в царство духовной свободы, в царство неземных откровений и Божественных озарений, присуще человеческому духу, неискоренимо в нем; и христианство указывает путь в это царство духовной свободы, — «Путь, — по словам Апостола, — совершеннейший путь христианской действенной любви». Только любви открываются таинства надзвездного мира, только любовь приоткрывает перед нами завесу загробного, потустороннего мира, только любовью уясняет себе человек, насколько возможно, тайны даже органической жизни. Но люди по своему себялюбию, эгоизму, по своей духовной гордости, самомнению, по своей лени духовной, отвергают этот «совершеннейший путь», и вместо заветного царства свободы, попадают в «царство мироправителей тьмы века сего, в царство духов злобы поднебесных». Пусть эти люди, отвергнувшие путь любви, порой достигают каких то таинственных озарений, пусть они имеют дар пророчества, дар прозрения, но если они в себе не имеют любви, то это все ни к чему.

«Пусть я имею дар пророчества», говорит Слово Божие, «знаю все тайны, имею такую веру, что и горы могу переставлять, но любви не имею, то я — ничто!» Пусть эти люди думают, что они со Христом во время этих своих таинственных озарений, пусть они думают, что они, будучи во Христе, вступают еще на земле в пределы потустороннего мира, — в этом своем самообольщении они будут строго наказаны. «Настанет день, говорит Христос, день Суда, когда многие придут и скажут Мне: Господи, Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? не Твоим ли именем мы бесов изгоняли? не Твоим ли именем мы чудеса творили?» Тогда скажу им в ответ: «Я не знал вас никогда; отойдите от Меня, делающие беззаконие».

Так антихристианский дух беззакония проникает в среду тех, которые Христа называют своим Господом.

Воплощением этого духа является та могучая, организованная сила, которая всем: наукой, искусством, культурой, политикой, затемняет в человеке Образ Божий, разрушает в человеческом сердце Царство Богосыновней Свободы, искореняет в нем благодатное чувство Христовой Любви.

Идет вековая борьба за человеческую душу. Каков исход этой борьбы? Дерзаю ответить словами Господа Иисуса: «Не бойся малое стадо! Мужайся — Я победил мир! «

Сретенье Господне

«Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко«… Живет человек до поры до времени, жизнь его полна теми или иными интересами и поступками, в ценности и необходимости которых он не сомневается. Но вот раскрывается его внутреннее зрение, по большей части мгновенно, и он, с недоумением озираясь вокруг, вглядывается в прошлое, и видит что все, что было, — совершенно никому не нужно, и вполне ничтожно, а впереди уже ничего нет, и, вообще неизвестно, в чем смысл жизни и в чем ее цель. Благо тому, у кого эти тяжелые душевные переживания являются началом его духовного возрождения, как это случилось с Блаженным Августином, у которого переоценка всех ценностей укоренила в душе Богосыновнее самосознание, и он почувствовал себя сыном Царства Христа, гражданином Божьего Града. Но страшно за тех, у кого эти душевные переживания ни к чему не приводят, и у кого вследствие этого, душа томится в безысходной тоске и мятется в бесплодных исканиях смысла жизни.

Так было с нашим Яснополянским мудрецом. В одном из своих произведений он, как-то, обмолвился — «страшна смерть, но, когда оглянешься на жизнь, то еще страшнее страшная, умирающая жизнь!» — И вот этой страшной, умирающей жизнью наш мудрец жил до того дня, когда он, говоря словами одного из его рассказов, «вознесся в страшную, непонятную человеку вечную темную ночь». И Христос, не Живой и Евангельский, а выдуманный его горделивой мыслью, конечно, не озарил Своим светом его последнего дня. И прославленный всем миром, мудрец ушел из мира, не поняв ни жизни, ни смерти.

Чтобы понять жизнь, чтобы разгадать тайну смерти, нужно принять в свое сердце Живого Христа. Тогда, при свете Христова учения, станет ясно, что жизнь — это самоотречение до смерти, а смерть — воскресение в любви. И душа человека наполнится тем желанием, которое звенело в сердце великого Павла — «Имею желание разрешиться, и быть со Христом». И когда настанет день этого разрешения, человек, вместе с Симеоном Богоприимцем, умиренно и смиренно скажет: «Ныне отпускаешь раба Твоего».

Преображение Господне

«Величай душе моя на Фаворе преобразившегося Господа«.

Изо дня в день на литургии священник возглашает: «горе имеем сердца! «и изо дня в день мы опускаем их долу, в темную бездну страстей, неверия, злобы. И нет сил подняться на гору Преображения жизни, к Свету тихому, невечернему. «Бездна бездну призывает! «вдохновенно воскликнул пророк, прозревая грядущие судьбы человечества. И вот со времени пришествия Христа на землю, в историческом процессе жизни мира, непрестанно совершается великое чудо: бездна милости, щедрот и человеколюбия Божия неуклонно, неизменно призывает бездну человеческого нравственного убожества и бессилия; милость Божия таинственно, непостижимо извлекает человека из мрачной бездны греха и падения, поставляет его у светлой горы Преображения, а затем предоставляет человеку уже самому подниматься к ее светозарной вершине, где Христос, как солнце, сияет славой Своего Божества, где Он, как снег, искрится и сверкает чистотой и безгрешностью Своего духовного Образа. «Бездна бездну призывает!» Бездна света, радости и любви во Христе призывает ненасытимую всем миром бездну человеческого сердца, и оно, это сердце, устремляется ко Христу во смиренном сознании своего нравственного убожества, в радости и в восторге вдохновенной молитвы, в порыве, в экстазе горячей, беззаветной любви. Смирение, молитва, любовь — вот, друг мой и брат, путь к лучезарной вершине Преображения жизни, к Свету тихому, невечернему. «Свете тихий святыя славы! да знаменуется на нас свет Лица Твоего!»

Воздвижение Креста Господня

Кресту Твоему покланяемся Владыко! Три креста было на Голгофе. На одном был распят Царь милости — Христос; на другом — разбойник, эту милость восприявший; на третьем — разбойник, эту милость отвергший. А кругом стояла толпа, злобно издевавшаяся над распятым Человеколюбцем. Вместе с толпой Христа злословили — и распятые с Ним разбойники. Как объяснить эту жестокость в распятых среди их предсмертных мук?

В жизни горе очень часто злобно и раздраженно богохульствует, в мрачном отчаянии отвергая Христа и, идя за тем, кто говорит, что для человека все кончается тлением могилы. Но все это не дает отрады, не дает покоя исстрадавшейся душе, жизнь в ней замирает, и уже здесь на земле от нее веет мукой ада, его мраком и его бессилием. Бессилие ада, оно сказалось в тех криках, какие слышались на Голгофе: «Если Ты — Сын Божий, то сойди со креста, и спаси Себя и нас». Эти крики — слабый звук, последнее эхо тех искушении. которыми дьявол искушал Христа в пустыне. И это бессилие ада, эту Его муку вдруг уразумел благоразумный разбойник, и дал в своем сердце место чувству состраждущей любви; искра этой любви разгорелась в нем в пламя веры, и он воскликнул: «Помяни мя, Господи, во Царствии Твоем!»

Друг мой и брат, страдающий брат! В своем страдании, в своем горе не замыкай своего сердца от направленных на тебя лучей любви, откуда бы эти лучи ни шли, хотя бы от ласковой улыбки малого дитяти, и на любовь ответь любовью. Не забудь, что лишь дьявол никого не любит, и потому вечно страдает.

Три креста было на Голгофе. Один из них взял себе в удел дьявол. И этот крест стал символом страданий дьявольской гордыни, символом замкнувшегося в себе эгоизма, страданий вечных, неизбывных. Второй крест — Крест Христов, — символ всепрощающей, всеобъемлющей Божественной Любви. А третий крест, крест благоразумного разбойника, это — символ нашей земной, человеческой, кающейся и страдающей любви, без слов понятной каждому, кто любит и страдает, и кто эту любовь озаряет благодатным светом Животворящего Креста.

6. Разные темы

Кресту Твоему покланяемся Владыко! Три креста было на Голгофе. На одном был распят Царь милости — Христос; на другом — разбойник, эту милость восприявший; на третьем — разбойник, эту милость отвергший. А кругом стояла толпа, злобно издевавшаяся над распятым Человеколюбцем. Вместе с толпой Христа злословили — и распятые с Ним разбойники. Как объяснить эту жестокость в распятых среди их предсмертных мук?

В жизни горе очень часто злобно и раздраженно богохульствует, в мрачном отчаянии отвергая Христа и, идя за тем, кто говорит, что для человека все кончается тлением могилы. Но все это не дает отрады, не дает покоя исстрадавшейся душе, жизнь в ней замирает, и уже здесь на земле от нее веет мукой ада, его мраком и его бессилием. Бессилие ада, оно сказалось в тех криках, какие слышались на Голгофе: «Если Ты — Сын Божий, то сойди со креста, и спаси Себя и нас». Эти крики — слабый звук, последнее эхо тех искушении. которыми дьявол искушал Христа в пустыне. И это бессилие ада, эту Его муку вдруг уразумел благоразумный разбойник, и дал в своем сердце место чувству состраждущей любви; искра этой любви разгорелась в нем в пламя веры, и он воскликнул: «Помяни мя, Господи, во Царствии Твоем!»

Друг мой и брат, страдающий брат! В своем страдании, в своем горе не замыкай своего сердца от направленных на тебя лучей любви, откуда бы эти лучи ни шли, хотя бы от ласковой улыбки малого дитяти, и на любовь ответь любовью. Не забудь, что лишь дьявол никого не любит, и потому вечно страдает.

Три креста было на Голгофе. Один из них взял себе в удел дьявол. И этот крест стал символом страданий дьявольской гордыни, символом замкнувшегося в себе эгоизма, страданий вечных, неизбывных. Второй крест — Крест Христов, — символ всепрощающей, всеобъемлющей Божественной Любви. А третий крест, крест благоразумного разбойника, это — символ нашей земной, человеческой, кающейся и страдающей любви, без слов понятной каждому, кто любит и страдает, и кто эту любовь озаряет благодатным светом Животворящего Креста.

Хлеб насущный

«Хлеб наш насущный даждь нам днесь». В простых умиляющих душу звуках Молитвы Господней мы просим о хлебе насущном, просим Того, Кто на пороге мировой истории грозно сказал человеку: «в поте лица твоего будешь есть хлеб твой». Трудом добывает себе человек кусок хлеба насущного и, несмотря на это, он должен еще просить Бога об этом куске, иначе труд может оказаться бесплодным. Тяжел подвиг трудовой жизни. Но именно молитва о хлебе этот подвиг осмысливает и облегчает. Молитва укрепляет в нашем сознании мысль, что тот кусок хлеба, который мы едим, как плод труда нашего, есть в сущности дар Божий, есть творение Божие, и что вкушение хлеба, как вообще питание, не есть лишь простая физиологическая функция, но есть как бы приобщение Дару и Творению Божию. А по сколько мы своим трудом добываем себе это пропитание, то мы тем самым, как бы принимаем участие и в творчестве Божием, а потому молитва о хлебе окрыляет душу надеждой, что не напрасен труд наш в очах Того, Кто пятью хлебами насытил пять тысяч. «Хлеб наш насущный даждь нам днесь!» Эта молитва, она до краев наполняет сердце любовью к Тому, Кто, по чудесном насыщении пятью хлебами пяти тысяч, возгласил о Себе: «Я — Хлеб жизни!» и тем предсказал, что питание хлебом насущным предваряет собою величайшее таинство Тела и Крови Христовых, в котором мы приобщаемся жизни вечной, бессмертной, отделенной от теперешней жизни порогом смерти и воскресения. «Я — Хлеб жизни; ядущий хлеб сей жив будет во век! » (Иоан. 6:51).

Богоматерь

«Богородицу и Матерь Света в песнех возвеличим!«

Сколько нужно дерзновения веры, смирения ума, и чистоты нравственного чувства, чтобы всем существом всеми силами души ответить — на этот призыв Церкви!

В день нашего праздника в честь Иконы Богоматери остановим наше внимание на Евангельском Образе Пресвятой Девы, не в благолепии Ее иконного Лика, но в живом обрамлении Ея действительной, земной жизни.

Светлая, юная Мария — полна живой устремленности к грядущему Мессии, Который, по пророчеству Исаии придет — благовествовать нищим, исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать — пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу. Чуткий и нежный Иосиф на правах обручника принимает Ее под свой кров, и благоговейно хранит Ее девство. Великий, страшный момент Благовещения. На Благовестие Неба — Мария отвечает Благовестием земли: «Се раба Господня!» По чувству смирения скрыла все Мария от своего друга Иосифа, и нужно было явление ему Ангела, чтобы уверить его, что рождающееся в ней — есть от Духа Святого. Лишь при встрече с Елизаветой, у Марии приоткрывается сердце, и в ответ на Елизаветино пророческое «благословенна Ты в женах» — она радостно восклицает: «Величит душа моя Господа!»

Но вот и Рождество! Вифлеемские ясли вмещают Невместимого. Славословят ангелы, покланяются пастыри. Мария все это слагает в своем сердце. Сложила она в своем сердце и вещее пророчество Богоприимца Симеона: «Тебе самой оружие пройдет душу». Поклонение волхвов; бегство в Египет. Все принимает, все терпит Мария ради любви к своему Сыну, будущему Царю мира. Возвращение на родину в Назарет, где Она поселяется у Иосифа в доме, с его сыновьями от первого брака. Все думают, что и Иисус его сын. Все говорят: «это — Иисус, сын Иосифов, его же мы знаем отца, матерь и братьев». Но Мария и Иосиф благоговейно хранила тайну Богорождения Иисуса. «Чадо! что сделал, ты с нами? Вот Твой отец и Я — Мы с великою скорбью искали Тебя» говорит Мария двенадцатилетнему Иисусу, оставшемуся в Иерусалимском храме после праздника Пасхи, и слышит в ответ: «Зачем было вам искать Меня? Или не знали вы, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему?» Но — замечает евангелист — Мария не поняла этих слов Своего Иисуса, приоткрывшего Ей тайну Своего Богосознания.

Зрелым мужем начинает Иисус Свое служение людям. Он оставляет Назарет, оставляет Марию, и, ходя по Палестине, не имеет где главу подклонить. Чужие женщины за Ним следуют, Ему служат. С Марией Он встречается лишь, когда бывает в Галилее. Когда Ему галилеяне говорят: «вот здесь мать Твоя, Твои братья!» Христос отвечает: «Кто творит Волю Божью, тот Мне брат, сестра, мать! «А когда одна женщина из народа. слушавшая Его проповедь, однажды воскликнула «блаженно чрево, носившее Тебя и сосцы, которыми Ты питался», Иисус ей заметил: «блаженны слышащие Слово Божие? и хранящие Его!» Мария все это слышит, чувствует, переживает, и все слагает в сердце Своем. Здесь же в Галилее, в городе Кане, на браке Христос, по просьбе Марии, творит Свое первое чудо, и при этом Ей говорит: «что Мне и Тебе, жено? час Мой еще не пришел», т. е. «Помилуй Меня, жено! Прося у Меня чуда, Ты, Сама того не зная, приближаешь час Моей смерти». Неизвестно, поняла ли Мария на этот раз слова Своего Сына.

Но вот и страшная Голгофа! Иисус, видя Мать Свою и ученика, которого любил, говорит Матери: «Жено, се Сын Твой», потом говорит ученику: «се Мати Твоя». Не земное Сыновнее попечение о Матери проявил Распятый в этот завершительный момент Своего Спасительного Дела. Нет, в этот момент на Голгофе произошло, други братья, произошло нечто неизмеримо более великое, глубокое, знаменательное по своему значению, по своему смыслу. В этот миг, поистине, оружие прошло душу Марии. Проявляя все величие Своего духа, Мария вырвала из Своего сердца Свою природно-естественную материнскую любовь к Иисусу, отреклась от Него, как от Своего Сына, во имя новых, духовных отношений к Нему, как к Своему Богу. В этот миг, впервые в истории человечества, в человеческом сердце, а именно в вечно женственном сердце Матери Девы загорелся свет той вечной божественно-духовной жизни, которую Христос пришел дать людям.

Други братья! Для того, кто свою земную, естественно-природную любовь к жизни и к людям стремится претворить в любовь духовную, кто воспринимает любовь — не как порыв чувства, затемняющий порой разум, но как самое разумное, самое светлое состояние человеческого духа, для того на Голгофе — Дева Мария стала Матерью Света! «Богородицу и Матерь Света в песнех возвеличим!»

Пророки

Сегодня Церковь вспоминает Св. Пророка Илию, который из всех ветхозаветных пророков особенно полюбился христианскому миру. Вот в немногих словах его библейский облик. Илия, он весь — огонь; он весь пламя. Илия говорил, и люди стояли перед ним, как пораженные громом. Он угрожал, и цари и тираны трепетали перед ним, бледные, и немые. Он негодовал. и его негодование обращалось в пылающее пламя, истреблявшее всех приспешников зла, лжи и порока. Он повелевал, и по его слову меч и огонь объединялись в борьбе за Божию Правду.

Прошли века. Многое изменилось в истории еврейского народа. Изменились и пророки. В их сознании, сквозь облик национального Иеговы, все яснее и яснее просвечивает образ Единого Бога, Творца и Отца всех людей и всех народов. Пророки уже говорят о грядущей вечной радости Мессианского Царства, подчеркивая его внутренний духовно-нравственный характер. Они говорят об обрезании сердца, т. е. о перемене всего внутреннего настроения, как о необходимом условии вступления в это Царство. Пророки ценят не внешнее исполнение закона и обряда, но внутреннюю настроенность сердца; они учат о любви к добру и о ненависти к злу; они возвышаются, даже, до мысли, что познать Бога — это значит полюбить Его.

Прошли еще века, и за четыреста лет до Христа пророки умолкли. На великом Моисеевом седалище воссели книжники и фарисеи. Своими правилами и предписаниями они, как цепями, оковали религиозную жизнь народа. Но религиозная жизнь, как свободное творчество человеческого духа, из этих цепей стала рваться, и религиозное настроение народа ко времени Христа стало крайне напряженным. На основе этой напряженности стали развиваться в народных массах душевные заболевания. Простые люди готовы были верить в чудеса Христа, но вожди народа им внушали, что Христос творит чудеса силою бесовской. Это внушение болезненно действовало на психику народа, и доводило в нем душевные заболевания до беснований. Вот почему Христос так часто и так много исцелял бесноватых, среди которых был и тот, о котором вы слышали в Евангелии сегодня.

Говорят, теперь, в двадцатом веке, нет бесноватых. Нет, их много, слишком много среди нас: вся жизнь наша стала царством беснующихся. В наше страшное время, нам, конечно, нужны пророки, которые бы дерзновенно стояли на божественной страже святых идеалов Правды Христовой, которые бы обличали, угрожали, повелевали. Нам нужны пророки! Но еще нужнее нам целители, которые целили бы наши духовные немощи молитвою и постом, но не как внешним исполнением закона и обряда, но как внутренним свободным подвигом духа, веры и состраждущей любви. Нам нужны целители, которые бы из своих милующих и состраждущих сердец изливали бы на нас, на нашу землю, на весь мир Божий всеисцеляющую благодать Божию.

Целители

Св. Пантелеймон жил в конце 3-го века. Родился он в Никодимии в очень богатой семье. Его мать была христианка. Она умерла, когда ему было девять лет. Отец был язычник, и воспитал своего сына в язычестве. По окончании первоначального образования Пантелеймон не стал изучать ни философии, ни литературы, ни права, как делало тогда подавляющее большинство молодежи, но занялся изучением медицины, мечтая помогать страждущему человечеству. Встреча с врачом христианином, и в то же время пресвитером Ермолаем — привела его ко Христу, и к крещению. Из купели крещения он вышел с богоданной ему благодатью чудотворений. Под влиянием сына крестился и отец, и вскоре после крещения умер. Раздав все оставшееся после отца богатство, Пантелеймон всецело отдался делу безвозмездного врачевания. Слава о нем распространилась по всему Востоку. Власти привлекли его к суду за исповедание христианства, и он после ряда пыток был обезглавлен 27-го Июля 305 года, всего лишь 20-25 лет от роду. Его настоящее имя Панталеон, а Пантелеймоном, т. е. всемилостивым, его еще при жизни прозвал народ за его исключительное милосердие.

«Во всем, как лев! «вот что значит имя Панталеон. «Во всем, как лев!» Когда вглядываешься в нравственный облик святого, то поражаешься царственной силой его любви, любви всеобъемлющей, самоотверженной и состраждущей. Царственной силой этой любви он обнимал весь Божий мир, все творение Божие: людей, животных, растения. Недаром же в древне-русской иконописи святой изображался окруженным не только больными людьми, но и зверями и растениями. Больные умоляюще простирают к нему свои руки, дикие звери покорно склоняют пред ним свои головы, травы и цветы радостно раскрывают перед ним свои стебли, и свои чашечки с их тайными, целительными бальзамами. А он среди них стоит юный, кроткий и ясный. Он воистину — Пантелеймон, т.е. весь — любовь, весь — милость, весь — ласка! Ведь без любви не поможешь, и не спасешь, без любви не исцелишь, и не утешишь! И под осенение его любви, нежной и ласковой, как врачующий луч весеннего солнца, говорит одно русское сказание, тянутся все душевно увечные, разумом и волей тяжко болящие, глухие, немые, незрячие, опоенные злыми отравами, и обретают они себе просвещение, утешение, исцеление. Всякий, кто приходит к нему со своими болезнями, ранами, он для него — самый близкий, самый родной человек в мире, и на все его раны душевные и телесные Пантелеймон льет целительный бальзам любви, наполняющей его чистое сердце. И в ответ он не просит, и не ждет ничего: ни награды, ни благодарности: ведь он — Пантелеймон, т. е. полный бескорыстного милосердия! И любовь для него — творчество, вдохновение! Вот идеал христианской любви, поскольку он преломился в образе Св. Пантелеймона!

Любовь — не исполнение долга или заповеди! Любовь творчество, вдохновение! Такова любовь в своем начальном истоке. Но когда она входит в русло жизни, когда она вливается в поток времени, она становится, если она чистая и глубокая, становится подвигом; она становится и игом, пусть благим и радостным, но все же игом; она становится и бременем, пусть легким и светлым, но все же бременем! И это потому, что ведь и сама-то жизнь — не забава, не шутка, не наслаждение! Ведь и сама то жизнь — подвиг, да еще какой подвиг! Ведь и сама-то жизнь — очень часто, почти всегда страдание, да еще какое страдание, кровавое, огненное! В огне страданий и зарождается творчество, вдохновение той любви состраждущей, которая помогает людям жить, жить страдая, веря и любя.

«Не оставайтесь должниками никому и ничем, кроме взаимной любви» (Рим. 13:8) говорит ап. Павел, ярко объясняя смысл сегодняшней Евангельской притчи о должнике немилосердном. Пусть же в наши дни, когда у всех столько горя и личного и общего, пусть же, по молитвам св. Пантелеймона, чувство взаимной состраждущей друг ко другу любви станет жизнью нашего сердца; пусть оно — это наше грешное сердце — до краев наполнится жалостью взаимного сострадания, и любовью великого утешения!

Дружба

«Приклоню ухо мое к притче, на гуслях звуками разгадаю загадку», сказал однажды Давид-псалмопевец. Разгадаю загадку… Но что может быть загадочнее для меня моей собственной жизни?! Жизнь это — что-то, мое, и вместе с тем это — что-то, как будто, вне меня, что от меня уходит, ускользает. Я то люблю жизнь, и стремлюсь к ней, то я утомлен ею, и чувствую к ней отвращение. Но сама по себе жизнь — она важнее и полнее всех мыслей о ней; чувство жизни — важнее и глубже всех чувств, ее осложняющих. Жизнь — тайна! Сознание и ощущение этой тайны есть первичная основа религиозного чувства. Жизнь в самом существе своем — мистична, религиозна. Первая молитва человека — это благоговение к жизни, торжественное прислушивание к тайне ее.

Жизнь, как таковая, — неизбежный путь к Богу. Кто живет, тот не может не думать о Боге, и так или иначе служить Ему. Жизнь — это талант, который дан Богом. Долг каждого из нас — этот талант в себе удвоить, удвоить путем прироста своей собственной личности. Подобно тому как живая сила организма не творит себе пропитания, а лишь усваивает его себе, так и человек не создаст себе прироста своей личности. Ему это не дано, у него нет сил на это, но он достигает этого прироста через приятие в себя личности другого. Любовь, дружба — вот та сила, посредством которой каждый обогащает и растит себя, впитывая в себя жизнь друга. Отдавая себя и свое в чувстве любви, в чувстве дружбы, человек укореняет себя в жизни другого, и таким образом удваивает свое бытие». Имеющий друга, говорит Златоуст, — имеет другого себя». Удвоение себя — и есть «верность в малом». И верного раба ждет приобщение Божественному всеблаженству; негодный же раб, не обосновавший в другом своей личности, но зарывший ее в бесплодную землю самости и эгоизма, извергнется от радости Господа своего.

Укореняя себя в дружбе, в любви к ближнему, человек становится другом самого Господа. «Вы — други моя», сказал Христос, расставаясь с учениками. Вот почему, вторя этим словам Господа, Церковь за Богослужением во вторник на Страстной Неделе взывает: «Се, тебе талант Владыка вверяет, душе моя, страхом прими дар, и стяжи друга Господа».

Ложь

Когда вглядываешься, когда вдумываешься в нравственное состояние каждого из нас, то невольно сопоставляешь его с состоянием того впавшего в разбойники человека, о котором Христос говорил в притче о милосердном самарянине. И это не потому только, что мы живем в такое страшное, я бы сказал, разбойное время, но и потому вообще, что мы все — дети той эпохи, которая уже давно, много веков тому назад, на своем знамени написала: «будем же, наконец, свободны! довольно с нас нравственного ига этого Иисуса из Назарета!» Порою эти слова светят на знамени тускло, почти неприметно, но порой они ярко вспыхивают своим адским, кроваво-красным блеском, и тогда, как например, в наше время, человек становится по отношению к человеку поистине разбойником. Едва ли не главным орудием в этом взаимном разбое является ложь.

Ложь, по природе своей, по своему происхождению это — похоть духа зла, духа безумия, духа небытия, дьявола. И вот это-то исчадие ада окутывает собой нас с первых дней нашей сознательной жизни вплоть до гробовой доски. И человек лжет всегда, везде, всюду. Он лжет в детстве, в юности, в зрелом возрасте, в старости. Он лжет в семье, в школе, в жизни общественной, государственной, и даже в церковной. Он лжет в науке, в искусстве, даже в таком чутком к истине, как музыка. Человек лжет в своих мыслях, чувствах, желаниях. Он лжет, страшно сказать, даже в своих религиозных устремлениях и переживаниях, лжет перед собой, пред людьми и пред Богом.

Солгать во время, в меру считают, даже, признаком уменья жить, признаком ума, воспитания, такта. А того не чувствуют, что человек своей ложью нравственно ранит себя, свою совесть, порою совсем убивает в себе жизнь своего внутреннего Я, и эта жизнь становится в нем каким-то омертвевшим конгломератом, какой-то безжизненной массой бесплодных дум, чувств, настроений. А того не чувствуют, что человек своей ложью нравственно убивает не только себя, но того, кому лжет, убивая в своем ближнем чувства любви, дружбы, привязанности, преданности, уважения, т. е. те чувства, которыми только и красна и ценна жизнь людей — в их взаимных отношениях друг к другу. Так лжец становится — и самоубийцей, и убийцей одновременно. Поистине он становится сыном диавола, как и сказал людям Христос: «Вы — дети отца вашего диавола; он человекоубийца был искони, потому что он — ложь и отец лжи».

Друг мой и брат! Борись с ложью в самом себе, борись, воспитывая в себе трезвенность и честность мысли, трезвенность и чистоту сердца, трезвенность и целомудренность желаний; борись с ложью в твоем друге — брате, борись словом обличения и укора, но согретым всем теплом и всей лаской твоего любящего и всепрощающего сердца. Молитвенно призывай на себя и на него всеисцеляющую благодать Того Иисуса из Назарета, Который в притче уподобил Себя милосердному самарянину. Тогда затеплится в нас богозарный светоч жизни духа, и наше Я облачится в боготканные одежды правды, чистоты и красоты. Закончу свое слово словами из вечернего канона Сладчайшему Иисусу: «Впад, о Иисусе, в душетленные разбойники, обнажихся боготканныя одежды, и лежу ранами уязвлен! Христе мой! елей возлей на мя и вино! «

Революции и войны

«Будете — как боги», прошептал в раю диавол-искуситель, и этот его шепот, он прозвучал на весь мир, на всю историю человечества. Он усыпил нравственное сознание человека, отравил его душу ядом гордыни, самовожделения, богоборчества. Человек возлюбил себя больше, чем Бога, поклонился себе, как Богу, но, поклонившись себе, как Богу, человек почувствовал, что он все же не Бог, и это наполнило его злостью и раздражением. Злость, раздражение стали основным тоном всех его переживаний. В припадке злости, первый рожденный на земле человек, Каин, убил брата Авеля, и в каком то богоборческом исступлении воскликнул: «разве я сторож моему брату? «Дикой злобой, свирепым высокомерием дышит составленная его правнуком Лемехом, едва ли не первая в истории человечества военно-революционная песня: «внимайте словам моим, жены Ламеховы, слушайте: я убил мужа в язву себе, и отрока в рану. Но если за Каина отмстится всемеро — то за Ламеха в семьдесят раз всемеро!»

«Будете — как боги! «Этот шепот диавольский, он звучит до сих пор в шуме и громе войн, мятежей, революций. Вот почему так мрачен, так страшен загадочный лик мировой истории. Исконная борьба зла е добром, тьмы с светом, сатаны с Богом — вот что составляет ее глубокую нравственную основу. И перед нравственным сознанием веры встает во всей своей силе вопрос роковой, страшный: истекающее кровью в этой борьбе человечество, на путях своей исторической жизни, устремится ли оно ко Христу, коснется ли оно края Его Ризы, чтобы нравственно исцелиться и духовно возродиться?

Один большой русский поэт, умученный большевистской революцией, незадолго до смерти сказал: «Я не понимаю, как человек, переживший революцию, может еще искать Бога! Чего Его искать, когда мы настигнуты Им, когда Он Сам нашел нас?» И вот пред нравственным сознанием встает вопрос, в сущности тождественный с первым: Русский народ, быть может, более всех других народов мира за эту четверть века обескровленный, в состоянии ли он почувствовать всю релпгиозно-жизненную, вещую правду этих слов своего поэта-пророка? Способен ли он почувствовать, что по всему безбрежному простору земли нашей, по веем тропам и тропинкам нашей исторической жизни незримо ходит Христос, призывая к Себе всех страдающих, всех изнемогающих, всех истекающих слезами и кровью?

Будем молиться о том, чтобы народ наш и все вообще человечество, испепелив в себе огнем теперешних страданий всю богоборческую гордыню, испепелив ее в себе до тла, устремились бы ко Христу, но не для того, чтобы свести христианство в низину своих земных, человеческих страстей и вожделений, а напротив, чтобы свою природно-историческую жизнь поднять над землею, и органически ввести ее в религиозную стихию, помня Слова Иисуса Христа: «Ищите прежде всего Царства Божия и Правды Его! «Тогда не диавол-искуситель, но, по пророчеству псалмопевца, повторенному Христом, Сам Бог скажет людям: «Вы — боги, сыны Всевышнего — все!» (Пс. 81:6 ст. Иоан. 10:34)