Слово в Великий Четверг о любви к ближним
Желанием возжелех сию пасху ясти с вами (Лук. XXII, 15).
Среди печальных воспоминаний Страстной седмицы один только нынешний день, четвертый, преизобилует событиями и воспоминаниями — не то чтобы совсем радостными, но утешительными. В этот день мы, слушатели евангельских чтений и песнопений церковных, несколько отвлекаемся от мрачных картин иудейской злобы на Спасителя и вводимся в горницу Сионскую, зрим Христа среди друзей Его, слышим глаголы любви Его, внимаем тому, как Он, «возлюбл Своя сущия в мире, до конца возлюби их» (Іоан. XIII, 1).
Сообразно с более светлыми евангельскими воспоминаниями, и храмы Божии, и напевы церковные, и состав службы в день сей принимают вид и дух праздничный. Не скорбь, а тихая, примиряющая надежда и смиренное благодарение вселяются в наши сердца: мы преклоняемся в сознании собственной немощи пред величием любви Христовой, которая и в эти страшные дни, почти в самый час предания, восторжествовала над ужасною скорбью оклеветания, заушений, оплеваний, распятия и смерти, — восторжествовала настолько, что могла во всей божественной красоте, с отеческою нежностью излиться на учеников Христовых. Сия-то торжествующая любовь и есть причина церковной радости во дни скорбей. Вот Господь устрояет ученикам праздничную вечерю, умывает им ноги, как последний раб; Он говорит им об общей их измене, но сейчас же прощает им их немощь и Сам же утешает их в том, что Он ими же будет оставлен. Вы оставите Меня одного, но Я буду не один — Отец со Мною; итак, имейте во Мне мир, но не впадайте в отчаяние от своей немощи: Я буду ждать вас по воскресении в Галилее. — Господь называет их чадцами, называет друзьями, завещает любить друг друга — и, войдя в сад Гефсиманский, когда уже приближался к Нему предатель, молится небесному Отцу, чтобы все Его ученики и даже все те люди, которые уверуют во Христа по слову их, соединились вместе, в одно таинственное общение с Ним и Отцем Его, подобно тому, как во Святой Троице сохраняется вечное единство между Божескими Лицами.
Вот она святая, Божественная, Христова любовь; ей не страшна приблизившаяся позорная казнь; она не хочет сокрушаться о предстоящем сегодня пленении со оружием и дрекольми, о заушении в дом нечестивого первосвященника, о веревках, о бичевании, о терновом венце, о поругании и страшном распятии крестном. Она знает только то, что пришли последние часы земного общения с немощными и непросвещенными, но чистыми сердцами учеников и вот она возгорается предсмертным пламенем святой ревности о их просвещении и гласит им о святом таинстве евхаристии, учит их смирению, взаимной любви, надежде на Бога, терпению скорбей и утешению от Святого Духа.
Не к одним апостолам, братие, но и ко всем нам, христианам, распростирает объятия свои любовь Божественного Спасителя нашего, грядущего на вольную страсть: «якоже Аз возлюбих вы, да и вы любите себе; о сем уразумеют вси, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою (Иоан. XIII, 35). Идя на страшную смерть и страсть, Я всю душу Свою влагаю на любовь к вам, как бы так говорит Господь: любите же и вы друг друга, как Мои последователи; такова Моя заповедь. — Да, братие, заповедь крепкая, приказание властное, ибо скажите теперь, какая, хотя бы и самая лукавая, совесть может освободить себя от такого долга любви, благотворения, благоснисхождения и самозабвения?
Сказал бы я, что не нуждаюсь в ближних; довольно того, что, я сам буду чист от лжи, безпутства и неправды; но препятствует мне пример святейшего Сына Божия, за правду Свою влекомого на казнь, но все же устремляющего взор любви и слово утешения к ученикам и ученицам Своим.
Сказал бы я, что не могу благотворить людям, потому что они грубы, глупы и неблагодарны, что не оценят любви; но и здесь евангелие замыкает уста мои, обнаруживая немощи, неразумение и измену тех, к кому была обращена нежная любовь Спасителя.
Наконец, сказал бы я то, что так любят повторять сыны нынешнего маловерного и нетерпеливого века; сказал бы: мне самому тяжко, скорби облегают меня — ни любить, ни благотворить я не могу, а только быть любимым: сам я нуждаюсь в утешении — мне не до других. — Но, каким жгучим стыдом покроются слова эти, лишь только я вспомню о тайной вечери, о прощальной беседе, о слове утешения к Пречистой Матери, к ученику со креста и к покаявшемуся разбойнику!
Так, братие, связанный и обвиненный Христос связал наши сердца, чтобы они не уклонялись «в словеса лукавствия непщевати вины о гресех». Он, Которого не мог оправдать двоедушный Пилат пред Его врагами, отнял всякое оправдание от нашего двоедушного сердца, если б оно пожелало освободиться от уз любви и самораспятия.
Чем более, братие, мы слышим, или читаем Евангелие, или созерцаем в церковной службе плененного Христа, тем более становимся Его пленниками во исполнение неложных слов Его: «аще Аз вознесен буду от земли, вся привлеку к Себе» (Иоан. XII, 32).
Тяжела, братие, жизнь того пленника, который не слушает своего владыки: всякое непослушание его карается тяжкими побоями. — Плен духовный, плен сердца, можно, правда, освободить не от этих бичеваний, не от укоров просвещенной Евангелием совести, но от того, чтобы ощущать ее удары. Можно оглушить свое сердце, сделать выю свою железною и лоб медным, и самую совесть сожженною (Иез. III, 7; Тим. IV, 2). Но знайте, братие, что для слышавших слово Божие в этом страшном ожесточении заключается единственное, не скоро приобретаемое, средство к тому, чтобы освободить свой ум от пленения в послушание Христу (2 Кор. X, 5), ибо без этого страшного условия ваша совесть при каждом жестоком и небратолюбивом деле вашем будет напоминать вам об умовении ног, о саде Гефсиманском, о кресте и Голгофе, и Христос, пленивший сердце ваше, будет поражать его немыми укорами, как в ту ночь поразил Он отступившего Петра воззрением очей Своих.
Ей, Господи! Ты Своею святою жизнию, Своею всепрощающею любовию, Своим самозабвением навсегда осудил всякий грех, всякое себялюбие! Хотя и тернист тот путь, по которому Ты зовешь нас за Собою, но для слушателей Твоего Евангелия нет иного пути, кроме этого, или же пути сознательной погибели, по подобию предателя Иуды. Итак, мы не будем избегать Твоего плена, заключающегося в хранении любви друг ко другу. Но Ты нас укрепляй всегда Твоими святыми глаголами, которыми утешал учеников Своих в день предания. Да не смущается наше сердце, да веруем всегда во Отца и в Тебя, да не убоимся скорбей мира, да не лишимся помощи Утешителя Духа, чтобы Он и нам вспоминал всегда те слова, которые Ты говорил на земле!
Такова, братие, да будет ныне исповедь наших сердец и наша молитва к страждущему за нас и о нас Спасителю. Возлюбим плен Его, возлюбим друг друга от дня сего, и пусть эта любовь, не требующая благодарности и не знающая собственных печалей, а только нужды ближних наших, начнет вселяться в сердца нас, поющих и воспевающих спасительную смерть Христову, дабы и мы, хотя бы ко дням приближения смерти нашей, могли сказать с апостолом: «я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни начала, ни силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим. VIII, 38-39).
Примечание: Слово сие произнесено в Казанском Кафедральном соборе; в первый раз напечатано в журнале «Православный Собеседник», 1897 г., июнь.
Митрополит Антоний. Слова, беседы и речи (о жизни по внутреннему человеку).
Посмертное издание с предисловием АРХИЕПИСКОПА НИКОНА (РКЛИЦКОГО). Нью-Йорк, 1968 г, сс.97-100.
Сверено с оригиналом