Прежде чем отвечать на этот вопрос, я хочу сказать несколько слов тем, кто говорит, что не нужно «навязывать» детям религиозных верований.
Религиозная вера не может быть навязана человеку; она не есть что-либо постороннее человеку, она есть необходимая потребность человеческой природы, главнейшее содержание внутренней жизни человека.
Когда мы заботимся о том, чтобы ребенок рос правдивым, добрым, развиваем в нем правильное понятие о красоте, вкус к прекрасному, мы не навязываем ему чего-либо чуждого или несвойственного его природе, мы только помогаем ему из самого же себя извлекать, как бы освобождать из пеленок, в себе самом усматривать те свойства и движения, которые вообще свойственны человеческой душе.
То же самое нужно сказать и о познании Бога.
По приципу ненавязывания ничего детской душе, мы вообще должны были бы отказаться от всякого содействия ребенку в развитии и укреплении его душевных сил и способностей. Мы должны были бы всецело предоставить его самому себе до тех пор, пока он вырастет и сам разберется, каким он должен быть и каким нет.
Но этим мы не избавили бы ребенка от посторонних влияний на него, а только придали бы этим влияниям беспорядочный и произвольный характер.
Возвращаемся к вопросу, почему одни люди до конца дней своих сохраняют в душе своей постоянную, непоколебимую веру, между тем как другие теряют ее, иногда теряют окончательно, а иногда с большим трудом и страданиями возвращаются к ней?
В чем заключается причина этого явления? Мне кажется, это зависит от того, какое направление принимает внутренняя жизнь человека в его раннем детстве. Если человек, инстинктивно или сознательно, сумеет сохранить правильное соотношение между собой и Богом, он не отпадет от веры, если же собственное «я» займет в его душе неподобающее ему первенствующее и господствующее место, вера в душе его затмится. В раннем детском возрасте собственная личность обычно еще не становится на первом месте, не делается предметом поклонения. Почему и сказано: если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное. С годами собственная личность все более и более возрастает в нас, становится центром нашего внимания и предметом нашего угождения.
И эта в себе самих сосредоточенная эгоистическая жизнь обычно идет по двум направлениям — по направлению чувственности, служения телу, и по направлению гордости, узкому доверию и преклонению перед рассудком вообще и перед своим собственным в частности.
Обыкновенно бывает так, что то и другое направление не совмещаются в одном и том же человеке. У одних преобладают соблазны чувственности, а у других соблазны рассудочности. Чувственность с возрастом переходит иногда в половую нездоровость, от которой бывают свободны натуры рассудочные и гордые.
Чувственность и гордость, как два вида служения собственной личности — это как раз те именно свойства, какие проявлялись, как мы знаем, в первородном грехе первозданных людей и возвигли преграду между ними и Богом.
То, что случилось с первозданными людьми, происходит и с нами.
Нездоровое направление нашей внутренней жизни с детства, приводящее к развитию в нас или чувственности, или гордости, загрязняет чистоту нашего внутреннего, духовного зрения, лишает нас возможности видеть Бога. Мы отходим от Бога, остаемся одни в своей эгоистической жизни, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Таков процесс нашего отпадения от Бога.
У тех же людей, которым удается сохранить правильное соотношение с Богом, процесс развития эгоистических, чувственных и гордостных расположений встречает преграду в памяти о Боге; они берегут в себе и чистосту сердца и смирение ума; и тело и ум у них вводятся в свои границы их религиозным сознанием и долгом. Они смотрят на все возникающее у них в душе как бы с некоторой высоты своего религиозного сознания, производят надлежащую оценку своим чувствам и стремлениям, и не позволяют им овладевать собой бесконтрольно. При всех постигающих их соблазнах они не теряют основное религиозное направление их жизни.
Таким образом задача и трудность религиозного руководства заключаются в том, чтобы помочь ребенку, а затем юноше или девушке сохранить правильное соотношение между собой и Богом, не дать развиваться в себе соблазнам чувственности и гордости, которыми засоряется чистота внутреннего зрения
Вспоминая свою молодость я должен сознаться, что именно указанным мною внутренним процессом произошла во мне в 13-ти /14-тилетнем возрасте утрата религиозности. Развивавшиеся во мне влечения чувственности и чрезмерное доверие к уму, гордость рассудочности мертвили мою душу. И не я один, многие из моих товарищей страдали тем же. Если бы около нас нашелся наблюдательный и опытный руководитель и заглянул в нашу душу, то может быть он нашел бы в ней что-нибудь и хорошее, но главным образом нашел бы в ней леность, лакомство, лживость, скрытность, самонадеянность, чрезмерную уверенность в своих силах и возможностях, критическое и скептическое отношение к чужим мнениям, склонность к поспешным и необдуманным решениям, упрямство и доверчивое отношение ко всяким отрицательным теориям и т.д.
Не нашел бы он только в душе нашей памяти о Боге и рождаемой ею внутренней тишины и смирения.
Такого руководителя у нас не было. Наш законоучитель, очень почтенный протоиерей, едва успевал спрашивать у нас уроки Закона Божия и объяснять дальнейшее. А эти уроки имели для нас такой же внешний и безразличный характер, как и все другие уроки. Вне уроков мы не видели законоучителя. К исповеди, единственной в году, мы относились малосознательно.
И ничто не мешало нам духовно угасать и мертветь.
Протоиерей Сергий Четвериков