ЦЕРКОВНО-СЛАВЯНСКИЙ ЯЗЫК, ЕГО ИСТОРИЯ, ЗНАЧЕНИЕ В
СОВРЕМЁННОЙ ЦЕРКОВНОЙ БОГОСЛУЖЕБНОЙ ПРАКТИКЕ И
В НАСЛЕДИИ СЛАВЯНСКОЙ КУЛЬТУРЫ.
ДОКЛАД НА МЕЖДУНАРОДНОМ КОНГРЕССЕ – СЛАВЯНСКИЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ СОБОРв Одесском национальном университете имени И.И. Мечникова
Выражаю высокую оценку за ценные мысли, выраженные в семестровых сочинениях по вопросам церковно-славянского языка, студентам Свято-Кирилломефодиевской православной заочной духовной семинарии Русской Православной Церкви Заграницей диакону Алексию Рожкову и диакону Георгию Сосюрко, некоторые фрагменты из которых, частично использованы мной в настоящем докладе.
Церковно-славянский язык уже более 1000 лет несёт слово Божие православным славянским народам, являясь языком богослужения, богообщения и молитвы. В Церкви шло становление языка, его внутренняя христианизация и воцерковление, преображение стихии славянской мысли и слова, славянского логоса, самой души народа, на долю которого выпало редкое счастье принять христианство тогда, когда только складывались черты национального самоопределения, когда прогремели Вселенские Соборы и утверждено было в чистоте Апостольское Православие. Язык церковно-славянский стал для народа сосудом Благодати Христовой, хранил церковное единство и православные традиции.
Богослужение в славянских землях велось на греческом, латинском и еврейском языках, которые были непонятны верующему народу. Слушая богослужение на чуждом языке, славяне не вполне могли усвоить истины нового для них учения.
Святые Кирилл и Мефодий, призванные дать славянам понимание христианского богослужения, составили азбуку, взяв за образец греческую азбуку, ибо у славян в то время ещё не было письменности. Они не переводили священные Книги на какой-то варварский язык; они переводили и не на разговорный народный язык, а явились создателями совершенно нового языка для передачи греческого Священного Писания, в переводе 70-ти толковников («Септуагинта») и греческого богослужения. После этого богослужебные книги были переведены ими на славянский язык, а сами они стали апостолами – просветителями славян. Святые равноапостольные братья использовали для перевода церковный византийский текст, который был под контролем и оберегался в Церкви как нечто постоянное и неизменное, как сама истина, как церковно-текстуальное Предание, уходящее в апостольскую древность и недоступное для загрязнения человеческими мудрованиями. Язык, церковно-славянский, уже много веков имея единственной задачей выражать Божественное учение и повествования о Домостроительстве Божием, совершенно сроднился с тем, для выражения чего он служит, и воспитанный на нём народ стал восприимчив к тому, что он выражает, и в самом его звуковом составе, в движении речи чувствует этот высокий смысл, слышит голос Божий, сам к Нему веками на этом языке обращается и усвоил то убеждение, что церковно-славянский язык есть орудие, средство общения с Богом. Церковно-славянский язык, как бы впитал в себя свойства священного текста и самым видом своих письмен, всем строем и духом влечёт в горний мир божественных созерцаний и христианского подвига.
Учитывая, так называемые изводы – региональные варианты, — сербский, русский, болгарский и другие, — св. братья использовали для создания языка византийский классический текст. Дело в том, что в Греческой Церкви богослужебным языком был литературный язык византийской культуры, сложившийся за несколько веков до Р.Х., когда народный разговорный язык далеко отошёл от литературного. Существовала ситуация двуязычия, или диглоссии. Ситуация диглоссии – это ситуация, в которой есть два языка, но носителями они воспринимаются как один. В их сознании это один и тот же язык в двух формах («высшей» и «низшей», нормированной и свободной), причём употребление двух этих форм взаимоисключающее. Там, где употребляется одна форма языка, другая невозможна, и наоборот.
Доктор богословия, профессор Киевской Духовной академии, духовный писатель В.Ф. Певницкий писал: «В Греции, откуда мы получили христианство и правила, упорядочивающие церковно-религиозную жизнь и церковную обрядность, язык, употребляемый при богослужении, отличается от нынешнего новогреческого языка, на котором говорят и пишут совремённые греки; отличается если не более, то не менее, чем славянский церковно-богослужебный язык отличается от совремённого русского, (украинского или белорусского языков, разрядка, протопр. В.А.); и все православные греки дорожат этим языком; и там никому не приходит на мысль заменить древний греческий язык, на котором писали и молились святые отцы Церкви, языком новогреческим…» (Совремённое обновленчество – протестантизм «восточного обряда». М., 1996. С. 128).
В настоящее время у одних людей, принадлежащих к
Православной Церкви, как представителей духовенства, так и
верующих, а с другой стороны и деятелей культуры, вызывает безпокойство и даже, тревогу, массированное наступление внутри Церкви на церковно-славянский язык. У других оно вызывает безразличие и, даже, одобрение…
В начале XX века в среде российской богословствующей интеллигенции зародилось новое религиозно-философское учение, которое вскоре получило название «неохристианства», или церковного модернизма. Его основателями стали писатели, религиозные публицисты и философы Д. Мережковский, Н. Бердяев, С. Булгаков,
В. Розанов и другие участники религиозно-философских собраний. Будучи последователями Владимира Соловьёва, учившего о наступлении «новой религии св. Духа», они полностью отвергали «историческое христианство» и святоотеческую традицию Церкви.
Выступая против православной традиции, проповедники и адепты модернизма выдвинули программу религиозной реформации.
В начале XX века Святейший Синод создал комиссию для редактирования богослужбных книг под руководством архиепископа Сергия (Страгородского), автора религиозно-государственной концепции, получившей название «сергианства». Достаточно упомянуть, что в 20-х гг., когда Русская Церковь преодолевала «обновленческую» схизму, митр. Сергий присоединял к Церкви возвращавшихся из раскола клириков, разрешая им совершать богослужение на русском языке, напр. священнику Василию Адаменко. Плодом трудов этой комиссии было несколько литургических книг, язык которых был заметно русифицирован, однако народ церковный отверг эти переводы.
В это же время идеи модернизма появляется в богословских трудах свящ. Павла Флоренского и прот. Сергия Булгакова, некоторые написанные им уже в эмиграции, в стенах Свято-Сергиевского института в Париже.
В 1905 году в Петербурге организовывается «Союз церковного
возрождения» — группа либерально настроенного духовенства как предтеча будущего модернистского течения в 20-х гг. (епископ Антонин (Грановский), архимандрит Михаил (Семёнов) и др.). Церковный модернизм этой группы сочетался с идеями «христианского социализма», проповедниками которого были архимандрит Серапион (Машкин), священник Георгий Петров и др., и после Всероссийской смуты плыл в русле «обновленческого движения».
Надо сразу отметить, что реформатские идеи, провозглашённые обновленческой «Живой церковью», среди которых на первый план выдвигалось упразднение церковно-славянского языка из богослужения Русской Церкви, шло параллельно с государственной программой большевизма об изъятии церковно-славянского языка из средней школы и реформы русского языка и было только частью задуманной «великой» реформации Православия.
«Декретом Ленина церковнославянский язык перестал быть предметом школьного обучения, — пишет декан историко-филологического факультета Свято-Тихоновского богословского института Александр Камчатнов. – Выросли поколения, не знающие этого языка. И тут стало ясно, что язык – это не просто средство человеческого общения, пусть и важнейшее; стало ясно, что он – среда богообщения. Уничтожение этой среды было составным элементом общего диавольского замысла, включавшего в себя уничтожение икон, разрушение храмов, то есть всего того, посредством чего православный христианин привык общаться с Богом. Когда эта среда была уничтожена, то оказалось, что у людей, особенно у детей, не оказалось органа для восприятия божественных энергий, наступила глухота к божественному, среди мирского словесного шума глас Божий просто нечем было услышать» (Там же. Указ. соч. С. 136).
Живоцерковники в то время писали: «Русскую литургию (т.е. «обновленческую», разрядка, протопр. В.А.), совершаемую в московских храмах Союза, рекомендовать к совершению и в других храмах Союза, вытесняя ею практику славянской, так называемой Златоустовой литургии» (Левитин-Краснов А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты 1922 – 1946. М., 1996. С. 580).
В 1923 году в Константинополе, прошёл совершенно неправославный конгресс, который открыл дверь к вторжению модернизма во Вселенскую Православную Церковь, главнейшим актом чего послужило «исправление» юлианского календаря (т.е. переход на григорианский стиль), которое, в нарушение определения Первого Вселенского Собора, отменяет и юлианскую пасхалию, и был принят ещё целый ряд решений, осуждённых Каноническим Правом, и который поддержал российских обновленцев.
Уже в недавнее время, начиная с 70-х гг., в некоторых епархиях Русской Православной Церкви, в Ленинградских духовных школах – семинарии и Академии, под патронатом митрополита Никодима (Ротова), — церковно-славянский язык в некоторых моментах общественного богослужения заменяется на русский, т.е. проходит пробная русификация. Бывший преподавателем Ленинградской духовной академии архиепископ Михаил (Мудьюгин) в своей книге «Русская православная церковность. Вторая половина XX века». (М., 1996) считал «чтение в храмах на церковнославянском языке одним из «сатанинских ухищрений»…, а игумен-«филолог» Иннокентий (Павлов) изрёк по радио «София» некое новое «одесско-блатное» определение: «Церковнославянский язык – это церковная феня» (Совремённое обновленчество. Указ. соч. С. 39).
На проходившей в 1994 году Международной богословской конференции «Единство Церкви» сотрудник Отдела внешних церковных сношений (в настоящее время «церковных связей», протопр. В.А.) священник Всеволод Чаплин сообщил присутствующим, «что по благословению митрополита Кирилла (Гундяева), (ныне Патриарх), в кафедральном соборе Смоленска и в некоторых других храмах Смоленской епархии Апостол, Евангелие, паремии и кафизмы уже читаются на совремённом русском языке. Отметим, что ещё на богословской конференции в Ленинграде в феврале 1988 года, посвящённой 1000-летию Крещения Руси, архиепископ Кирилл (Гундяев) подверг резкой критике использование церковнославянского языка, указав, что он-де непонятен сегодня не только простому народу, но и интеллегенции. Неудивительно поэтому, что митрополит Кирилл оказывал всяческое давление на устроителей конференции «Единство Церкви» с целью не допустить её проведения, прекрасно понимая, что на этой конференции неообновленчество получит серьёзный отпор со стороны православного духовенства» (Там же. С. 105).
В текущий период времени, во многих городах Российской Федерации появилось так называемое, «Сретенское братство» — общество неообновленцев, стоящих на позициях обновленчества 20-х годов. Новообновленческие маргинальные общества той же, российской традиции, существуют и в Украине.
Одновременно с перестройкой и образованием независимых государств в Украине, в отделившихся от Московского патриархата религиозных обществах – в созданном Киевском патриархате, в реанимированной «Украинской Автокефальной Церкви», — прошла украинизация богослужебных текстов, т.е. переход богослужения на совремённый украинский язык.
Уже в новейшее время в Русской Православной Церкви юрисдикции Московской патриархии проходит целенаправленная работа по осуществлению «великой» церковной реформы, которая, в первую очередь затрагивает переход богослужения с церковно-славянского на совремённый русский разговорный язык. Экклезиологический модернизм подвергает ревизии святоотеческое богословие и может лишить Русскую Православную Церковь принесённого святыми равноапостольными Кириллом и Мефодием духовного благодатного языка богослужений и молитв, на котором Православная Церковь тысячу лет обращалась к Богу и который является неотъемлемой частью церковного Предания. Модернисты-реформаторы утверждают, что необходимо сокращение постов и богослужений, отказ от таинства Исповеди перед Причастием, второбращие священнослужителей и брак после священнической хиротонии, женатый епископат, переход Церкви от Православного юлианского календаря на латинский, григорианский календарь.
Остановим внимание на том утверждении, что церковно-славянский язык на данное время непонятен верующим, но отметим простую реальность: чтоб человеку молящемуся понимать смысл молитв и песнопений на церковно-славянском языке в общественном или частном богослужении, ему надо быть православным!
Православный христианин – это не только человек, взрослый или ребёнок, получивший таинство Крещения. Православный христианин – это человек, регулярно, во исполнение заповеди Божией, с момента крещения, посещает свой православный храм, свою церковную общину, имеющий своего духовника-священника, как свидетеля его совести перед Богом; православный христианин, по долгу своей веры, призван жить, согласно православному вероучению: очищать свою совесть в таинстве Покаяния, быть соединённым со Христом в таинстве Св. Евхаристии, соблюдать посты, вести семейную жизнь в церковном браке, воспитывать своих детей в познании богооткровения и церковности. Общеизвестна и другая церковная истина: молящийся может познавать смысл молитвословий на церковно-славянском языке, а, следовательно, и славить Бога, не только умом, но и сердцем
(Пс. 9, 2).
Если всего этого нет, человек крещённый становится уже не членом православной общины, а «прихожанином» — нерегулярно посещающим храм или храмы; он может стать «захожанином», т.е. человеком, который изредка заходит в храм, поставит свечку, постоит несколько минут и, покинув общественное богослужение, спешит по своим мирским делам и заботам; он может стать, просто, «годовиком» — посещающим храмы два – три раза в год: на Крещение, на Пасху, на Спаса, т.е. на Преображение, чтоб взять освящённой воды, освятить куличи и яйца, яблоки и мёд.
Конечно, такой православный христианин не сможет проникнуться глубоким смыслом богослужения на церковно-славянском языке. Он, оправдывая себя занятостью, необходимостью отдыха и прочими житейскими заботами, утрачивает мистическую связь с Богом, утрачивает церковность, забывая классическую формулу: «Кому Церковь не Мать – тому Бог не Отец».
Есть вполне обоснованное церковное определение: Юлианский календарь – это икона времени; церковно-славянский язык – это словесная икона, «иконописцем» которой является Дух Святой. «Славянский язык, есть наша словесная икона, поэтому хранение славянского языка должно быть правилом Русской Православной Церкви. Догматически это можно обосновать так же, как и иконопочитание: как там мы покланяемся не доскам и краске, а в видимом образе почитаем невидимый Первообраз, так и тут мы покланяемся не звукам и грамматическим формам, а в слышимом образе поклоняемся неслышимому Первообразу» (Там же. С. 136).
Богослужебный церковно-славянский язык в своём практическом применении тесно связан и с другим пластом церковной культуры – церковной музыкой. Монашеские распевы, музыкальные шедевры великих композиторов прошлого, их музыкальные звуки создавались в общей симфонии с церковно-славянскими текстами. Поэтому, всякая попытка реформации и модернизации православного богослужения есть иконоборчество, проводимое совремёнными иконоборцами в отношении ли создания «модерных» икон, ликвидации Юлианского календаря или церковно-славянского языка.