«Тогда, если кто скажет вам: вот здесь Христос, или там — не верьте: ибо восстанут лжехристы и лжепророки и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных. Вот я наперед сказал вам» (Мф. 21, 23-25).
Эти слова Спасителя приходят на ум, когда вдумываешься в происходящее ныне в мире.
Помним мы сатанинский оскал большевизма, впервые входящего в силу: «Сбросили Царя, сбросим Бога» — вот был его открытый лозунг. Открыто и проводили большевики его в жизнь, вызывая встречную волну исповедничества, залившую Светом нашу Родину. Тьма, внешне овладевая Россиею, наглядно посрамлялась, являя свою адскую природу: мерзость запустения лишь оттеняла святость места, на котором она воцарялась. И эта мерзость запечатлена была, видимо для всех, даже на облике тех, кто уже тогда шли навстречу Революции из недр Церкви. Христу противостоял Велиар в виде открыто-бесовском. Легко было делать выбор.
Правда, тогда уже материалы готовились и подмостки строились для готовящейся подмены. Миф светлого «февраля», поверженного темным «октябрем», отравлял интеллигентское сознание, способствуя и внешнему миру утверждаться в убеждении, будто Революция лишь искажена в своей благой силе большевиками, но должна быть приветствуема, как низвержение «Царизма». Соблазн «обновленчества» омрачал сознание церковное, корнями уходя в самые недра русской души, плененной интеллектуальными и эстетическими богатствами Запада. Народническое полупросвещение вытесняло в простой душе исконное сознание церковное, делая русского человека материалом, податливым на зло, лишь только оно видимость добра начинало приобретать.
И были люди, которые имели уже в голове план строимого.
Мне рассказывал один педагог, убежденный борец за Правду, как, в самом начале большевицкой антицерковной кампании ему говорил один его бывший друг, убежденный коммунист, расставаясь с ним на расходящихся путях жизни: — Эти преследования только начало — вот подождите, когда мы войдем в алтарь и с амвона будем проповедовать: как вы тогда сумеете нам противостоять!
И вот дожили мы до этого времени.
Умеем ли мы этому противостоять?
В отношении внешнего мира, можно с полной определенностью ответить: НЕТ!
Поверим фатимскому чуду, в его буквальном начатке. Что оно вещало латинскому миру? Россия отреклась от Христа — бдите! Если она не обратится — конец миру! А как принял это небесное предостережение католический мир? Не как призыв к борьбе со злом большевизма во имя восстановления возвращающейся к Христу той именно Исторической России, которая соблазнена и повержена большевиками, а как благословение свыше на попустительство большевизму в надежде, что опустошенная им Россия подчинится папскому престолу.
Поверим экуменическому пафосу протестантизма. К чему должен был бы звать объединяющийся вокруг «Христа-Надежды» христианский мир, пред лицом большевизма, завладевшего Россией и готовящегося распространить свое владычество на остальной мир, если не к борьбе с ним, как с духовным злом — в союзе с теми христианами, которые борются с этим злом и в России? А что мы видим? Попустительство большевизму, — которое проникло в самое сердце экуменизма.
Нам могут возражать, приводя, пусть осторожные, но все же иногда достаточно отчетливые порицания большевизму, и со стороны католиков, и со стороны экуменистов. Вот для того, чтобы эти порицания могли спокойно делаться, являясь благообразной видимостью, прикрывающей это попустительство, большевики и вошли в Церковь и говорят с ее амвонов. Для латинского мира московский патриархат, в его согласии с Советами — преемственное продолжение Российской традиции Третьего Рима: задача вековая остается «обращения» России — и что может помешать установлению конкордата с большевиками? Ничего не изменилось, по сравнению с прошлым! Для Экуменического мира образина большевизма закрыта благолепием московского патриархата — и ему протянута рука, как она протянута и церковникам-протестантам из за занавеса, игнорируемого экуменизмом, независимо от того, кто они, эти церковники: служители явные большевизма, или обреченные в лучшем случае на молчание его узники, выпущенные под залог их паств.
Православный мир — и он соблазнен в большой мере. Православный простолюдин — будь то сириец или галичанин, грек или карпаторус: легко ли ему противостоять соблазну облика России, пусть и советской, слившегося вдалеке с обликом Патриарха Всея Руси? Двоится Патриарх в глазах и иерархии: мужество надо не малое, чтобы отречься от него — есть ли оно даже у тех, кто способен видеть действительность, как она есть! А наша зарубежная Русь? И она далеко не вся сумела противостоять соблазну, который растет в своей силе и ширится на наших глазах.
Если говорить о ближайшей современности, то в двух формах особенно сильно действует этот соблазн.
Один соблазн, это — одержимость оптимизмом в отношении советского зла, овладевшая сейчас миром: она заразительна. Полезно вспомнить, что если большевизм владеет Россией, то не потому, что он силен, а потому, что не находится силы, чтобы задушить его, относительно ничтожной, в те моменты, когда он слаб. Решится-ли кто-нибудь сказать что большевизм был «силой», когда он овладевал Россией? Да если бы юнкерское «восстание» в Москве поддержано было несколькими батальонами «настоящего» войска, хоть бы офицерского состава — разве устояли бы большевики? Едва ли кто из бывших тогда в Москве это будет опровергать. Не попустительство ли большевизму народных масс опрокинуло Белое движение? Не взятка ли «нэпом» спасла большевиков от крушения, знаком к которому предваряющим было Кронштадтское восстание? Не взятка ли «патриотизмом» спасла Сталина от немцев? На краю гибели, буквально, бывала советская власть не раз — спасало ее каждый раз оптимистическое благодушие. И сейчас оно разливается в мире. Очередная «взятка» — «советская церковность».
Не всем, впрочем, она даже и нужна. Одновременно в печати появились два сообщения. Одно — американского офицера-пленника о пытках, им испытанных, тех, о которых он мог публично сказать (ибо были и такие, которые язык не поворачивался выговорить!) и которые вынудили у него подпись под «признанием». Другое — о беззаботном пикнике со всевозможными развлечениями, которыми угощали советские палачи дипломатов и корреспондентов в Москве. Тут уж никаких «декораций» не понадобилось, как не нужно их было и в Женеве. И можно легко представить себе, с каким презрением говорят большевики в своей среде о «буржуазном мире», в лице своих «лучших» представителей готовых идти на приманку доброжелательного гостеприимства, готового, в свою очередь, даже тюрьмы открывать любознательным гостям, чтобы не скрыты были от них самые потаенные стороны подсоветской жизни…
Не в такой, конечно, грубой форме, но соблазн этой одержимости оптимизмом охватывает и русскую среду, как это бывало и раньше не раз в разных концах русского зарубежья: слабые души подхватываются слепой верой в перерождение Советской власти и готовы в увеличительное стекло рассматривать каждый факт, несущий подтверждение этой вере.
Тут то на помощь и приходит другой современный соблазн — «советская церковность».
Она принимает иногда тонкие формы. Известный нашему читателю С. Большаков в последнем своем бюллетене с восторгом описывает посещение им в Финляндии пребывающего среди бывших валаамцев старца, который по своей духовной высоте равен пустынникам первых веков христианства: к нему уже паломничество совершается со всех концов мира. А открыл его… митр. Николай Крутицкий, который, при посещении валаамских монахов, и посоветовал не держать под спудом такое сокровище. Советская церковность завладела и «умной молитвой» — есть у нее уже свои авторитеты и свои их истолкователи. В настоящее время из Парижа широко распространяется советская брошюра «Казанская икона Божией Матери» с рекомендацией молиться о победе «православных» — объединенных вокруг Патриарха. Это — того Патриарха, который сейчас и присутствует на приемах важных гостей Советчиками и сам сопутствует им в посещениях ими этих гостей на дому…
И тут же широко распространяется молва о религиозном подъеме, охватившем Россию, с которым не способна справиться уже Советская власть и которому она — пусть нехотя и оказывая сопротивление — но обязана давать ход. И в этом религиозном подъеме уже как подробность ничтожная утопает Патриарх Алексий и митрополит Николай Крутицкий, с их кощунственными панихидами по Сталине, с религиозными съездами под его портретом и с их всесветной пропагандой советского «мира», привлекающей красные ордена и покрытые алмазами панагии на роскошные их рясы.
Религиозный подъем! Он и во всем мире наблюдается, но тут и надо с полным вниманием отнестись к словам Спасителя, выше приведенным. Созревание мира для встречи антихриста — религиозный характер будет иметь! «В самом настроении человеческого духа, говорит еп. Игн. Брянчанинов, возникает требование, приглашение антихриста, сочувствие ему, как в состоянии сильного недуга возникает жажда к убийственному напитку. Произносится приглашение! раздается призывной глас в обществе человеческом, выражающем настоятельную потребность в гении из гениев, который бы возвел вещественное развитие и преуспеяние на высшую степень, водворил на земле то благоденствие, при котором рай и небо делаются для человека излишними». То, что имя Христа сочетается с подобными устремлениями, не должно вводить в заблуждение: ведь, как мы не раз отмечали, самая приставка «анти» имеет двоякий смысл в слове «антихрист»: — не только «против», как то было в первый период действия советчины, но и «вместо», как она сейчас то являет …
Есть ли подлинный религиозный подъем в Советской России? Мы не будем того отрицать — мы готовы уповать на это. Но не только не побудят нас уверовать в его наличие сведения, о нем распускаемые невежественными иностранцами, которым советчики показывают Россию, а скорее заставят нас эти сведения насторожиться недоверчиво. И одно мы можем сказать с полной силой: если «там» этот религиозный подъем в какой то мере может получать выражение в участии населения в церковной жизни, советами контролируемой и даже ими организуемой — по простоте, неведению и нужде, то, если «здесь», где нет места ни «простоте», ни «неведению», ни «нужде», прямо и открыто не говорится о подлинной сути советской патриархии и общим светом заливается картина «советской церковности» — обнаруживается в этом уже тронутость антихристовым духом. Не щадит он и «избранных», по слову Спасителя.
Советчина переживает страшный кризис — достаточно ничтожного, быть может, уже толчка, чтобы покатилась она. Ибо если под вопросом стоит подлинность религиозного подъема в России, то не вызывает никакого сомнения полная изжитость коммунизма, как идейного движения.
Две одинокие старческие фигуры маячат на безбрежном «свободном» горизонте: Аденауэра в Германии и Сигнмана Ри в Корее, из которых один готовит оружие против большевиков, а другой держит его уже в руках, и оно само уже начинает стрелять. Остальной мир, может быть, и таит в себе силы, готовы мы верить в это; но наглядно обнаруживает он слабость, трусость и измену.
Не от нас зависит направление сил политических. Но духовная сила существует самобытно, и являть ее — наш долг и пред людьми и пред Богом.
Пусть Антихристу готовится миром встреча — зримо. Мы не знаем, что происходит незримо, в тайниках сердец -— в частности и прежде всего, на нашей Родине. Если, действительно, созрела Россия, в тяжких испытаниях советчины, в своей ВЕРНОСТИ ХРИСТУ— возвращена она будет миру, и мир увидит новый век исторической жизни, как бы ни казался сейчас близок Антихрист. Но мы живем не в тайниках, не в катакомбах — свобода наш удел. И быть, оставаться и являть себя верными Христу слугами Его, обличающими слуг Антихриста, наш прямой и неотменимый долг.
1955 г.
Источник